Великолепная Софи

Хейер Джорджетт

– Маршал Бересфорд, – сообщила Чарльзу мисс Рекстон своим хорошо поставленным голосом, – друг моего отца.

– Тогда вы должны простить меня за то, что я сказала, будто он лишен такта, – тут же заявила Софи и едва заметно улыбнулась. – Хотя это и правда, никто не сомневается в том, что ко всему прочему он обладает многочисленными достоинствами. Очень жаль, что он так оплошал и выставил себя на посмешище.

При этих ее словах лорд Омберсли и Хьюберт рассмеялись, мисс Рекстон ощутимо напряглась, а Чарльз метнул на кузину недовольный взгляд, словно был вынужден изменить свое первоначально благоприятное мнение о ней. Его невеста, которая неизменно вела себя сухо и чопорно, как того требовали строгие правила приличия, не могла, разумеется, заставить себя вести разговор через стол, и продемонстрировала превосходство своего воспитания, проигнорировав неуместное замечание Софи и заговорив с Чарльзом о Данте, уделяя особое внимание переводу мистера Кэрри. Он вежливо слушал ее, но когда Сесилия, следуя чуждому условностям примеру своей кузины, присоединилась к их беседе, заявив, что отдает предпочтение лорду Байрону, он не сделал попытки осадить ее, а, напротив, обрадовался тому, что она приняла участие

в дискуссии. Софи горячо одобрила вкус Сесилии, заявив, что ее собственный экземпляр «Корсара» [23] зачитан буквально до дыр и скоро распадется на отдельные странички. Мисс Рекстон заметила, что ничего не может сказать относительно достоинств поэмы, так как ее матушка не держит в доме произведений его светлости. Поскольку скандальный разлад в семейной жизни лорда Байрона живо обсуждал весь город, ходили упорные слухи, что, вняв настойчивым уговорам друзей, он намеревается покинуть страну, и после замечания мисс Рекстон дальнейший разговор на эту тему мог показаться неприятно вульгарным и сомнительным. Поэтому все испытали облегчение, когда Хьюберт, заявив, что на дух не переносит поэзию, принялся взахлеб расхваливать недавно прочитанный новый роман – «Уэверли» [24] . И вновь мисс Рекстон не смогла поразить собравшихся своим просвещенным мнением, снисходительно заметив, что, на ее взгляд, упомянутый роман отнюдь не является чем-то выдающимся. В разговор вмешался лорд Омберсли, высказавшийся в том духе, что все они, дескать, чересчур уж увлекаются всякими новинками, тогда как для него и «Руководство для любителей скачек» Раффа является вполне заслуживающим внимания чтением. Он отвлек Софи от общего разговора, забросав ее вопросами о своих старых приятелях, которые сейчас украшали своим присутствием самые разнообразные посольства и которых она могла знать.

23

Поэма лорда Д. Г. Байрона, написанная в 1814 году, являющая собой образец байроновского романтизма.

24

«Уэверли, или Шестьдесят лет назад» – исторический роман Вальтера Скотта, вышедший в свет в 1814 году. Он стал так популярен, что все последующие произведения Вальтера Скотта публиковались как романы «от создателя “Уэверли”».

После ужина лорд Омберсли в гостиной уже не появился: «зов фараона» [25] оказался слишком силен, чтобы он мог его проигнорировать. Со стороны мисс Рекстон было очень мило предложить разрешить детям сойти вниз, и она добавила, одарив Чарльза ангельской улыбкой, что еще не имела счастья повидаться со своим маленьким другом Теодором после того, как он вернулся домой на пасхальные каникулы. Однако когда ее маленький друг наконец явился, на плече у него сидел Жако, отчего она испуганно вжалась в кресло и разразилась протестующими возгласами.

25

Карточная игра.

Итак, наступил ужасный момент истины, и (как с горечью отметила леди Омберсли) благодаря прискорбному неумению мисс Аддербери справиться со своими юными подопечными, случился он в самое неподходящее время. Чарльз, поначалу радостно изумленный, быстро опомнился при виде явного неодобрения, выказанного мисс Рекстон. Он заявил, что каким бы желанным гостем ни считалась в классной комнате обезьянка – кстати, этот вопрос еще предстояло обсудить, – но ее присутствие в гостиной матери было решительно неуместно; после чего тоном, не допускающим возражений, велел Теодору унести ее прочь. Мальчик сердито насупился, и на мгновение его мать испугалась, что станет свидетельницей ужасной сцены. Но скандалу не дала разразиться Софи, заявившая:

– Да, отнеси ее наверх, Теодор! Мне следовало бы предупредить тебя, что больше всего на свете Жако не любит больших компаний! И поспеши, пожалуйста, потому что я намерена показать тебе одну очень занятную игру в карты, которой научилась в Вене!

С этими словами она вытолкала мальчика из комнаты и поспешно закрыла за ним дверь. Обернувшись и заметив, что Чарльз вперил в нее ледяной взгляд, она сказала:

– Я вызвала ваше неудовольствие тем, что привезла детям домашнего любимца, который вам не понравился? Уверяю, обезьянка совершенно безобидна, и вы можете ее не бояться.

– Я нисколько ее не боюсь! – коротко бросил Чарльз. – Было чрезвычайно любезно с вашей стороны подарить ее детям!

– Чарльз! Чарльз! – воскликнула Амабель, дергая брата за рукав. – А еще она привезла нам попугая, и он так замечательно разговаривает! Вот только Адди все время накрывает клетку шалью, уверяя, что разговаривать его научили ужасные грубые моряки. Скажи ей, чтобы она этого не делала!

– О боже, я окончательно погибла! – с комическим ужасом вскричала Софи. – А ведь продавец обещал мне, что несносная птица не скажет ничего такого, что заставило бы слушателей краснеть! И что же теперь делать?

Но Чарльз лишь рассмеялся и произнес:

– Ты должна каждый день читать ему коллекту [26] , Амабель, чтобы наставить его на путь истинный. Кузина, дядя Гораций заверил нас, что вы – скромная маленькая девочка, которая не доставит нам никаких неприятностей. Вы здесь еще и дня не пробыли, и мне страшно представить, что вы натворите к концу недели!

Глава 4

Нельзя сказать, что устроенный леди Омберсли ужин в кругу семьи оказался таким уж удачным, но он побудил присутствующих к некоторым размышлениям. Мисс Рекстон, которая воспользовалась представившимся случаем, когда остальная компания собралась за карточным столом (где каждый играл за себя), чтобы сблизиться с будущей свекровью и побеседовать с ней с глазу на глаз, возвращалась домой в твердом убеждении, что, сколь бы мало ни было

вреда от Софи, воспитывали ее чрезвычайно дурно и она нуждается в тактичном наставлении. Она заверила леди Омберсли в своем искреннем сожалении по поводу того, что постигшее ее семью горе вынудило отложить их с Чарльзом свадьбу, поскольку она искренне полагает, что могла бы оказать своей свекрови значительную моральную поддержку и утешение в ее нынешних невзгодах. Когда же леди Омберсли с некоторым вызовом возразила, что отнюдь не считает визит племянницы невзгодой, мисс Рекстон улыбнулась ей с таким видом, словно давала понять, что одобряет стремление будущей свекрови выглядеть независимо и доброжелательно. Сжав ее руку, она сообщила, что с нетерпением ждет того момента, когда сможет избавить леди Омберсли от многих обязанностей, тяжкой ношей лежащих на ее плечах. Поскольку это могло означать только то, что молодая пара намерена занять целый этаж семейного особняка, леди Омберсли погрузилась в пучину глубокого отчаяния. В подобных планах не было ничего необычного, но леди Омберсли могла бы перечислить множество примеров, когда они привели к краху, как в доме Мельбурнов. Мисс Рекстон наверняка не создаст невыносимую атмосферу в особняке Омберсли своими истерическими выходками или отвратительными скандалами, но подобные соображения служили леди Омберсли слабым утешением. Столь же невыносимой, как и безумное поведение леди Каролины Лэм [27] , для нее станет твердая решимость мисс Рекстон во что бы то ни стало оказать благотворное влияние на своих молодых деверей и золовок, равно как и убеждение, что ее долг в том и состоит, чтобы взвалить на свои плечи сию обременительную ношу, которая вовсе не была в тягость самой леди Омберсли.

26

В католическом и лютеранском богослужении (латинского обряда) краткая молитва, читаемая обычно в начале мессы и передающая в сжатой форме смысл текущего дня или праздника.

27

Каролина Лэм, более известная как леди Каролина Лэм (1785–1828) – британская аристократка и писательница, известная своим романом с лордом Байроном. Ее мужем был Уильям Лэм, второй виконт Мельбурн.

Чарльз, у которого по окончании вечера состоялся серьезный разговор с невестой, прежде чем он помог ей подняться в экипаж, отправился к себе в спальню со смешанными чувствами. Он не мог не признать справедливость критики Евгении, но ему как человеку прямолинейному пришлась по душе открытая и искренняя манера поведения Софи, и он упрямо отказывался признать, что она важничает и самым неподобающим образом выставляет себя напоказ. Он вовсе не думал, будто она задирает нос и берет на себя слишком много, хотя и не мог объяснить, почему с ее появлением атмосфера в доме существенно изменилась. А в том, что это ее заслуга, он не сомневался, причем вряд ли ему это нравилось.

Что же до самой Софи, то она отправилась к себе с ощущением, что ей тоже есть о чем поразмыслить, причем намного больше, чем гостеприимным хозяевам. Она была уверена, что в доме далеко не все гладко. Сесилия винила во всем Чарльза, и, разумеется, небезосновательно. Но Софи не была юной барышней, только что вышедшей из пансиона, и ей понадобилось всего несколько минут, чтобы разобраться в характере лорда Омберсли. Вне всякого сомнения, и здесь на Чарльзе лежала львиная доля ответственности, а поскольку остальные члены семьи попросту боялись его, то в том, что он, упрямый и властный от природы, не встречая достойного сопротивления, превратился в домашнего тирана, не было ничего удивительного. Софи не верила в безнадежность его характера, и не только потому, что с ним подружилась Тина, но и потому, что он разительно изменился, едва рассмеявшись. Пока что самым плохим его поступком был выбор будущей жены – исключительно скучной и унылой особы. Она испытывала сожаление оттого, что столь многообещающий молодой человек готов был связать судьбу с той, кто будет потворствовать самым невыносимым и отвратительным чертам его характера.

Софи решила, что о детях, пожалуй, волноваться не стоит, хотя острый ум подсказывал ей, что с мистером Хьюбертом Ривенхоллом не все в порядке. Она подозревала, что его гнетет какая-то тайная тревога, о которой Хьюберту удавалось ненадолго забывать, когда он восхищался Саламанкой или играл в карты с младшими братьями и сестрами. Но когда его не занимали подобные заботы, беспокойство возвращалось, и он замолкал до тех пор, пока кто-нибудь не обращал на него внимания, и тогда юноша моментально принимался болтать без умолку, что, похоже, вполне устраивало его родственников. Софи, судя по собственному опыту общения с молодыми офицерами, была склонна полагать, что он попал в какую-нибудь глупую историю, на деле куда менее серьезную, чем ему представлялось. Разумеется, было бы лучше, если бы он рассказал о ней старшему брату, потому что никто, глядя на мистера Ривенхолла, ни на миг не усомнился бы в том, что он способен справиться с любыми неприятностями. Но поскольку Хьюберт явно боялся подобного шага, то было бы неплохо убедить его довериться своей кузине.

А Сесилия, такая милая и столь же беззащитная! Вот ее судьбу устроить будет куда труднее, хотя Софи, воспитанная в совсем других правилах, и полагала ужасной несправедливостью, что девушку заставляют выйти замуж против ее воли, при этом она вовсе не намеревалась поощрять дальнейшие притязания Огастеса Фэнхоупа. Обладая практичным складом ума, она не могла рассчитывать, что из мистера Фэнхоупа выйдет хороший муж. У него не было решительно никаких средств для содержания семьи, и к тому же под влиянием очередного посещения своей музы он был склонен забывать о таких приземленных вещах, как приглашение на ужин или доставка важной корреспонденции. Однако даже таким он выглядел куда предпочтительнее мужчины средних лет, умудрившегося подцепить свинку. Поэтому если страсть Сесилии к Огастесу окажется не просто влюбленностью, ее друзьям придется побеспокоиться о том, чтобы подыскать ему какую-нибудь презентабельную и хорошо оплачиваемую должность, на которой его смазливая внешность и очаровательные манеры будут важнее сумасбродных привычек. Софи долго пыталась придумать, что это может быть за место, и сама не заметила, как заснула.