"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Безнадежных, — повторил про себя Мэтью, идя вслед за врачом по узкому коридору. "Как быстро он заболел — три дня всего понадобилось. И с того времени — все время в беспамятстве, в бреду. Даже не спросить о Бромли, он все равно ничего не понимает".
Из-за холщовых занавесок, закрывавших больных, раздавались чьи-то слабые стоны.
— Самоубийство — это он хорошо придумал, — Мэтью остановился. "Сейчас его похороню, приеду в имение и покончу с мистером Теодором. Нечего его на мои деньги кормить. Не дай Бог, может, он оправится еще, Марте что-то разболтает. А она пусть сидит в трауре и воспитывает сына. Когда узнаю, что там, в завещании, решу, — что с ними делать. И с Дэниелом тоже".
Макдональд отдернул занавеску. Мэтью увидел лицо отца — отекшее, покрытое коркой вскрывшихся, мокрых язв. Он вспомнил что-то далекое, почти ушедшее — зеленый двор поместья. Отец, спешившись, подхватил их с Дэниелом на руки, и поцеловал: "Соскучились? А я вам подарки привез, смотрите!" Мэтью ахнул, увидев двух пони: "А как же Тео, ей тоже надо!".
Высокая для своих лет, смуглая девочка робко стояла за колонной. Поклонившись, она прошептала: "Здравствуйте, мистер Дэвид".
Красивое лицо отца чуть исказилось, и он потрепал Мэтью по голове: "Она рабыня, зачем ей пони?"
Дэниел погладил гнедого пони по холке: "Когда я вырасту, у меня не будет рабов".
— Когда ты вырастешь, — рассмеялся отец, — у тебя будет все это, — он широким жестом обвел рукой дом. "И гораздо больше, дорогой мой старший сын. Пойдем, — он кивнул, — выберем для них место в конюшне".
Мэтью посмотрел им вслед. Взбежав по ступенькам, разглядывая Тео, мальчик протянул: "Рабыня".
Девочка покраснела и опустила глаза. "Рабыня, — повторил Мэтью. Вздернув голову, не оглядываясь, он пошел вслед за отцом.
— Пять лет мне тогда было, — подумал Мэтью, — а ей три. Ничего, я ее найду. Я ее всегда находил, когда мы в прятки играли — рано или поздно".
Слипшиеся от гноя ресницы зашевелились. Мэтью, повернулся к Макдональду: "Я бы хотел побыть наедине с отцом, доктор. Я вас позову, если что".
Он задернул занавеску. Наклонившись над изголовьем, преодолевая отвращение, Мэтью спросил: "Что ты написал Бромли? Ну, отвечай быстро, дорогой папа!"
Он стоял над обрывом. Внизу текла широкая, сильная река. Дэвид, прищурился: "Это ведь Джеймстаун. Надо же, вот как он выглядел, в старые времена".
Дэвид услышал сзади шаги и обернулся — невысокий, легкий, седой старик медленно шел к нему. Остановившись, опираясь на палку, он поднял ореховые глаза: "Так вот, какой ты будешь. А я, видишь — старик усмехнулся, — пока живу. Восемьдесят пять мне, а живу. Сестра моя младшая умерла, в море погибла, с мужем ее, — он вытер уголки глаз. "И дочка умерла, родами. Внучку оставила, тоже Марию. Впрочем, мне недолго осталось, — старик вздохнул, — ночами от болей спать не могу".
Дэвид молчал. Старик, пробормотав что-то, закончил: "Пойду я. Да и тебе, — он положил Дэвиду руку на плечо, — пора, мальчик. Вот явимся к престолу Господа, там Он и рассудит — в кое место определит нас, в том и пребывать будем".
Он подал Дэвиду неожиданно крепкую, сухую руку. Они, не оборачиваясь, направились к бесконечному, тихому, блестящему под утренним солнцем океану.
— Сыночек, — сказал отец и Мэтью отпрянул. Он шептал, — неразборчиво, быстро, и юноша, прислушавшись, уловил: "Сыночек мой, маленький…"
Потом он вытянулся и затих. Мэтью стоял, глядя на его лицо. Юноша услышал сзади голос Макдональда: "Мне очень жаль, мистер Бенджамин-Вулф. Мы подготовим тело к погребению".
— Да, — отозвался Мэтью, — жаль, что на нашем семейном участке не получится, из-за эпидемии, ну что делать. Спасибо вам.
Юноша вышел из барака. С наслаждением сорвав повязку, он вдохнул свежий, весенний ветер с моря: "Надеюсь, ты будешь гореть в аду, дорогой папа! Что бы тебе стоило прийти в себя, хоть ненадолго".
— Хотя, — хмыкнул Мэтью, — этот упрямец и тогда бы мне ничего не сказал. Значит, либо Дэниел, либо мой дорогой невинный братец, он же — мой сын. Вот и узнаем, — он обернулся на барак, и, в сердцах сплюнув, — пошел к городу.
Золотистые, пышные волосы падали на воротник черного сюртука. Мэтью поправил воротник белоснежной рубашки. Повертевшись перед зеркалом, он перевязал шелковый, черный галстук: "Траур мне идет, ничего не скажешь".
На лацкане блестела булавка с наугольником и циркулем. "С этой оспой, — подумал Мэтью, привольно устроившись в кресле, — все получилось просто отлично. Быстрые похороны, никаких проповедей в церкви, — ненавижу их. Свидетельство о смерти у меня на руках. Возьму в поместье остальные документы, съезжу в горы напоследок, — Салли, пожалуй, туда заберу, — и в Бостон".
— Спи спокойно, дорогой папа, — он налил в бокал бургундского вина. Блаженно закрыв глаза, юноша выпил. На улице кто-то звонил в колокольчик. Мэтью, высунувшись из окна постоялого двора, увидел телегу, покрытую холстом.
— Трупы везут, — равнодушно подумал он. "Ужасная скука этот карантин, даже шлюхи все из города разбежались. Но я и в лучшие времена ими не увлекался, — Мэтью усмехнулся и протянул руку за бутылкой темного стекла. "Одно дело — негры, никто по ним плакать не будет, а другое дело белые, пусть и шлюхи.
Кто это мне рассказывал? Капитан Картер, да. Он до войны в Россию плавал, там есть белые рабы. Вот это бы мне по душе пришлось, конечно, — Мэтью раздул ноздри. Налив себе еще вина, порывшись в отцовских книгах, юноша открыл "Историю Америки" Робертсона. Мэтью зажег еще свечей и погрузился в чтение.
Виргиния
Марта оторвалась от счетных книг. Покусав перо, она взглянула в окно — Тедди гулял по дорожкам сада, держась за руку мамаши Перл. "Уже без помочей, — улыбнулась девушка. "Легко все прошло, конечно. Неделя, как и говорил Макдональд. Покапризничал, жар у него был, у меня тоже, вот и все. Хорошо, что у миссис Перл оспа была, еще в детстве".
Она взяла чистый лист бумаги. Задумавшись, Марта сказала себе: "Если он умрет, останется только Мэтью. Яд? Нет, опасно, в Акадии я знала — какие травы для этого нужны, а тут совсем другие растения. А если он не умрет…, - Марта отложила перо и дернула уголком рта. "Я не могу, не могу больше жить с ним, и убежать не могу — нельзя тут папу оставлять".