"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Джованни поморщился — он не любил такие мгновения, как будто где-то там, в голове, проскальзывал луч солнечного света. Он пытался увидеть темный закоулок. Солнце тут, же исчезало, и голова начинала болеть — тупой, постоянной болью.
Он помассировал длинными пальцами затылок. Вздохнув, Джованни взглянул на портрет, что висел над большим камином белого мрамора.
Монах, в простой коричневой мантии, с большим наперсным крестом, строго смотрел на него серыми глазами.
— Брат Пабло, глава трибунала священной Инквизиции в Картахене, — прочел Джованни надпись на медной табличке внизу рамы. "1648–1724. Non nobis Domine"
— Он был безжалостен к еретикам, брат Пабло, да упокоит Господь душу праведника, — раздался сзади мягкий голос. "Именно он добился, чтобы у нас учредили отдельный трибунал. Третий, после Лимы и Боготы. При нем больше трехсот человек признались в своих заблуждениях и раскаялись".
Джованни молчал — он никогда не знал, что говорить в такие мгновения. "Ересь, — подумал он, — я ведь слышал уже это слово. В Пондишерри, в Индии. Там говорили, что местные жители — еретики, потому что они не верят в Иисуса".
Он перекрестился на распятие темного дерева: "Должно быть, брат Пабло был святым человеком".
Отец Бернардо — толстенький, суетливый, — всплеснул руками. "Конечно! — горячо ответил он, — хотя сами понимаете, брат Джованни, ни епископом, ни кардиналом он был не смог стать…"
— Почему? — недоуменно спросил Джованни, убирая чертежи, присаживаясь.
— Так вы не слышали еще, — улыбнулся тот, приподнимаясь на цыпочках, вытаскивая с полки тяжелую, переплетенную в телячью кожу, рукописную книгу. "Надо бы напечатать, все-таки тут вся наша церковная история, в Картахене, — он ласково погладил страницы, — да вот руки не доходят. Знаете маленькую площадь в городе, у порта?"
Джованни помотал головой и неловко улыбнулся: "Я же только вчера приехал, отец Бернардо, прогулялся вдоль моря, и все. Очень приятно у вас тут".
— Это не джунгли, конечно, у нас воздух лучше, — отозвался отец Бернардо, листая большие страницы. "Вот и оно. Если вы там гуляли, вы ее видели, площадь. Это сто двадцать лет назад было, брат Джованни, — он начал читать, водя пальцем по строчкам.
— Эта конверсо, Сара-Мирьям, и двое ее старших сыновей, двенадцати и четырнадцати лет — упорствовали в своих заблуждениях. Уже когда их доставили к месту казни, святые отцы привели младших детей женщины — мальчика и девочку. Эти дети, что раскаялись, будучи в тюрьме, и приняли в святом крещении имена Изабелла и Пабло, — встали на колени, рыдая. Они заклинали мать именем Иисуса и Святой Девы — увидеть греховность своей веры и отречься от нее.
Однако она только улыбнулась. Взяв за руки сыновей, взойдя на возвышение, где уже были приготовлены костры, она сказала им: "Любите Господа Бога всей душой своею, всем сердцем своим, всем существом своим — даже когда Он забирает нашу душу". Более ни она, ни ее сыновья не произнесли ни слова. Ее младшие дети оставались на площади все, то время, пока шла казнь.
Отец Бернардо захлопнул книгу: "Надо сказать, что буквально за несколько дней до этого на Картахену напал целый пиратский флот, но мы отразили их атаку. Там была известная авантюристка, Черная Джо — ее корабль потопили, прямо у выхода из гавани".
Затылок опять разболелся. Джованни, глубоко вздохнул: "Так это и есть тот самый Пабло? Почему же он не мог стать епископом?"
Отец Бернардо поиграл пухлыми пальцами: "Сами понимаете, — протянул он, — сейчас не старые времена, святая церковь не испытывает недостатка в людях. Так что, — он взглянул на портрет, — незачем нам награждать мантией епископа людей сомнительного происхождения".
– Где нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни не обрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос. Итак, облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные. Облекитесь милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение. Снисходя друг другу, и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы. Более же всего облекитесь в любовь, которая есть совокупность совершенства, — тихо сказал Джованни и подумал: "Я же помню, помню. Кто-то это уже читал — не здесь, далеко отсюда. Мужчина. У него был мягкий голос, мы с ним были похожи. Голова болит, — он прикрыл веки. Отец Бернардо рассмеялся: "Апостол Павел сам бы поджег дрова под ними, уверяю вас".
— А что стало с его сестрой? — спросил Джованни. "С этой маленькой Изабеллой?"
— Постриглась, как и он, разумеется, — отец Бернардо поморгал глазами. "Очень набожная девушка была, умерщвляла плоть, наложила на себя обет молчания. Стигматы у нее появились, видения. Умерла семнадцати лет, голодом себя уморила. Последние два года жизни провела в закрытой келье, в каменном мешке. Раньше ходили на ее могилу, считалось — если там помолиться, то Господь твои прегрешения простит. Потом, когда монастырь перестраивали — надгробие потерялось, — брат Бернардо развел руками: "Не буду вам более мешать, брат Джованни, работа не ждет".
— Так их сожгли потому, что они были евреи? — вдруг спросил Джованни. Священник чуть не застонал вслух: "Что за идиот! Правильно мне написали из Индии — инженер он отменный, а в остальном — голова у него не в порядке, следи, чтобы не сболтнул чего лишнего, ордену он нужен".
— Их сожгли потому, что они отрицали божественность Иисуса, — сухо ответил священник. "А также не верили в непорочное зачатие, в святых и еще много, во что не верили. Всего хорошего, брат Джованни, спокойной ночи".
Он лежал на узкой, жесткой койке в своей келье. Закрыв глаза, он ждал пока пройдет боль в голове. "Любовь есть совокупность совершенства, — прошептал Джованни. Он протянул руки в темноту и коснулся теплых, шуршащих волос. "Как хорошо, — сказал нежный, женский голос. "Как будто, так и надо, Джованни, как будто мы всегда были вместе".
— Так оно и есть, — он поцеловал ее мягкие губы: "У нее были рыжие волосы. У моей жены. И у дочери тоже. Их больше нет. Я так и не вспомнил, как их звали. И Мэйгуй тоже нет, — он положил руку на простой крестик у себя на шее.
— Она умерла, из-за меня. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.
Джованни поднялся. Встав на колени перед распятием, он стал молиться.
Отец Бернардо повертел в руках бумаги: "Дон Мендес, значит, жалуется, что ему светских книг не хватает. Оскорбил сеньору донью Фелисию Агуардию-и-Рамос. Муж ее целое послание настрочил — как он смеет рассказывать замужней сеньоре об анатомии. Женщинам вообще такого знать не нужно. Вызову его, пожурю, врач-то он хороший, да и уезжает скоро, я слышал".