"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Когда Давид и Эстер уже стояли рядом, она обернулась, и посмотрела на своих детей.
— Четверо сыновей, — гордо подумала Фейга, прижимая к себе пахнущую молоком и сладостями младшую дочь. «И эта красавица замуж выходит. И эта, — она поцеловала Мирьям в щечку, — еще долго с нами останется. Воистину благ Господь наш, и нечего мне более просить».
После того, как невесте надели на палец кольцо, после того, как они отпили из тяжелого серебряного кубка вино, дон Исаак нагнулся и положил на драгоценный персидский ковер стеклянный бокал, завернутый в шелковую салфетку.
Жених наступил на него ногой, раздался хруст, и маленькая Мирьям, хлопая в ладоши, первая закричала: «Мазл тов!».
— Ты поешь, дочка, — ласково сказала Фейга за столом, наклонившись к Эстер. «Постилась же целый день».
— Да мы там, — девушка покраснела, — как после хупы вместе были, поели.
— И что вы там поели? — вздохнула свекровь. «Конфет? Я ж помню, когда замуж выходила, так волновалась, что, как с Исааком после хупы наедине была, так кусок в горло не лез».
Эстер опять покраснела. До свадьбы они с женихом виделись два раза, — хоть и целый год, пока шли переговоры между семьями, они писали друг другу. Но почта со Святой Земли в Амстердам шла долго, — ее передавали со знакомыми купцами.
Да и здесь, в Амстердаме, они хоть и сидели друг напротив друга за большим столом в гостиной дома Кардозо, но дверь в комнату была открыта — для соблюдения законов скромности, и в нее постоянно кто-то заходил.
Только после хупы, когда их, наконец, — хоть и ненадолго, оставили одних, Давид, взяв ее за руку, — теперь это было можно, — сказал: «Какая же ты красивая, Эстер! Я все никак поверить не могу, что мы женаты, — он рассмеялся.
Девушка, посмотрев в его темные, нежные глаза, потянулась, — муж был много выше ее, — и поцеловала его в щеку, — тут же раскрасневшись. Следующий поцелуй, — Эстер едва успела ахнуть, — был уже совсем другим. А потом родители постучали в дверь, и надо было идти к трапезе.
Фейга взглянула на дочь, и, улыбнувшись, шепнула ей на ухо: «Поешь, правда, — тебе сегодня ночь не спать, силы понадобятся».
— Мама! — девушка потупила глаза.
— Да что я, не вижу, что ли, как он на тебя глядит? — усмехнулась Фейга. «Счастья тебе, доченька», — она поцеловала Эстер.
Давид Мендес де Кардозо стоял на узкой набережной, глядя на освещенные окна своего дома. В опочивальне, где сейчас ждала его Эстер, горело всего несколько свечей. Он вдохнул свежий ветер с моря, и уже было собрался подняться по ступеням наверх, как услышал сзади знакомый голос:
— Дон Давид?
— Я сегодня женился, — ядовито ответил Кардозо, — могу я сейчас пойти к своей невесте? Или вы меня туда проводить хотите?
— Мазл тов, как это у вас говорят, — вздохнул англичанин. «Нам надо встретиться, дон Давид».
— Ну, вот и приходите через неделю, как свадьбу отгуляем — Кардозо все еще не оборачивался. «Потерпите».
— Я-то потерплю, — спокойно ответил Джон, — а вот дело — нет.
Мон-Сен-Мартен, Арденнские горы
В замке было холодно. Здесь, в самом сердце Арденн, зима была долгой — снег лежал с ноября по март, и башни родового гнезда де ла Марков возвышались над окрестностями, как темные, суровые стражи.
Виллем де ла Марк, бывший адмирал гезов, а ныне — изгнанник, которому запрещено было появляться в Голландии, отбросил письмо из Стамбула и пробормотал: «Обещания, обещания. Мне не обещания нужны, а деньги!».
На столе стоял переносной очаг — жара от него хватало, чтобы не замерзали чернила.
Протопить огромный, уходящий вверх зал, который помнил десять поколений де ла Марков, было совершенно невозможно.
Он придвинул бумагу и стал вычислять. «По меньшей мере, еще полсотни кораблей», — сказал он себе. «Этого хватит, чтобы испанцы в море даже носа не высунули».
Еще года четыре назад гезы, в случае опасности, могли укрыться в английских портах — за процент от захваченного у испанцев золота.
Моряки сидели в плимутской таверне — Стивен, Фрэнсис, и он сам.
— Ты не горячись, Виллем, — сказал капитан Кроу, разливая пиво. «Мы старались, — Фрэнсис, — он кивнул на Дрейка, — свидетель, но Ее Величество не согласилась — мы не можем воевать на два фронта. Хватит нам соперничества с Испанией в Новом Свете. Так что и не суйтесь теперь в наши воды.
— Ваша королева кого слушает? — прошипел де ла Марк. «Вас, «Морских Собак», или каких-то проклятых католиков? — он выругался.
Дрейк вздохнул. «Наша королева, Виллем, слушает свой голос — голос разума. А он ей говорит, что мы не должны принимать чью-то сторону — здесь, в Старом Свете. Пока не должны принимать, — добавил он, видя, что Виллем собирается возразить. «Придет время — и все изменится».
— А до этих пор Нижние Земли должны истекать кровью под пятой короля Филиппа и его наместников? — де ла Марк отодвинул кружку с пивом и резко встал. На пороге он обернулся.
— Спрятались на острове, и плевать вам на остальных? Мы же ваши братья по вере, не стыдно мне в глаза смотреть? Куда теперь нам корабли свои вести?
Кроу вдруг тоже поднялся, и тихо, спокойно сказал: «Ты же за свою землю воюешь, Виллем.
За свободу свою. Так и делай это достойно — иди, захватывай ваши порты, голландские, сажай там гарнизоны, борись с испанцами не только на море, но и на суше».
Брилле — первый свой порт в Голландии, — гезы взяли незадолго после этого разговора. За Брилле последовали другие, но адмирал гезов всегда помнил, то сладкое, ни с чем несравнимое чувство, — ступить на родной берег, освобожденный от испанцев.
И в Брилле, именно туда, де ла Марк велел привезти два десятка монахов, которые были захвачены гезами в Горинхеме. По дороге он приказал показывать их публике за деньги — протестанты с удовольствием платили мелкую монету, чтобы плюнуть в лицо католикам, или закидать их навозом.
Никто не мог обвинить адмирала в том, что он повесил монахов без суда — им предложили раскаяться, и признать свои заблуждения вредными, — а они отказались.
Потом трупам отрезали головы, и выставили их на рынке в Брилле — как раз к тому времени пришел приказ этого трусливого подлеца, Вильгельма Оранского, который запрещал даже пальцем трогать католических священнослужителей.