"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Поздновато спохватился, — присвистнул тогда Виллем, вспомнив всех изнасилованных гезами монахинь. Он тогда уже стал командующим всеми военными силами Голландии, и штатгальтер был ему не указ.
— Золото, — меланхолично сказал Виллем. «Сейчас на воде десятка три судов, но ведь эта жадина Вильгельм ко всему тянет свои руки — теперь большую часть добычи забирают его чиновники».
Можно было бы, конечно, поторговать кое-чем — хотя адмирал этого не любил. Однако сейчас, когда в кармане у гезов было пусто, а испанцы окончательно обнаглели — другого выхода не было.
Виллем позвонил и велел принести ему подогретого вина. Ларец, — тот самый, ключ от которого он никому не доверял, — стоял рядом. Он еще подумал, отпив вино, — открыть или нет, но, потом, вздохнув, нажал на запор.
Крышка откинулась и де ла Марк стал перебирать документы. Кое-какие были совсем желтыми — война шла уже долго, а некоторые — свежими. Парочку он сжег, подойдя к камину — отправители и получатели были уже мертвы, денег за их секреты было не получить.
Отобрав несколько писем, он усмехнулся — Вильгельм Оранский, при всей своей осторожности, не замечал того, что творилось у него под носом.
Виллем аккуратно снял копии и подумал, что нет смысла на ночь, глядя, ехать в Гент — тот человек, который был ему нужен, насколько он знал, никуда оттуда двигаться не собирался.
— Завтра с утра, — адмирал зевнул.
— А потом — Вильгельм, — сказал он себе, садясь ближе к огню. «В конце концов, никто не сказал, что все провинции должны непременно объединяться. Католики никогда не пойдут на компромисс, да и мы тоже.
— Значит, придется провести черту — он посмотрел на карту Нижних Земель, что лежала на столе, и вдруг усмехнулся — он, потомственный протестант, прятался сейчас как раз среди католиков. Де ла Марк взял перо и отчеркнул северные провинции — жирной, толстой линией.
— Так, чтобы к северу не осталось этой дряни, — он выпил еще. «Либо пусть отрекаются от своих взглядов. Ну, или в море — оно глубокое. А, как разберемся с севером, возьмемся и за юг».
Гент
Над Шельдой повис низкий, морозный закат. Река была скована льдом. Петя вдруг вспомнил что-то, совсем детское — Святки в подмосковной у Вельяминовых. Они с Марфой катались на санках. Ему было пять, а ей — два. Федосья Никитична и его матушка смеялись, глядя на то, как дети барахтаются в снегу.
Изабелла тогда сказала: «Какой у тебя маленький крест, как детский»
— Детский и есть, — он вздохнул. «Я еще ребенком с моей женой покойной крестами поменялся, с тех пор и не снимаю».
— И не надо, — серьезно сказала герцогиня. «Она хорошая была женщина?».
— Очень, — ответил Петя. «Я по ней до сих пор иногда тоскую».
Изабелла мягко улыбнулась и приникла к нему: «Я понимаю, милый».
— Так вот, месье Корнель, — сказал Гиз, стоящий рядом с ним — давайте говорить, как два умных человека.
— Я польщен, ваша светлость, — усмехнулся Петя, глядя на изуродованное шрамом лицо Меченого, как стали называть Гиза после битве при Дормане, где ему прострелили щеку арбалетом.
— Бросьте, — Гиз поежился. «Ужасно холодная все же зима выдалась. Сена в Париже тоже замерзла. А вот Темза — нет, но вы, наверное, это знаете, месье Пьер».
— Откуда? — Петя пожал плечами. «Я давно не был в Лондоне. Там не любят католиков, ваша светлость».
— Месье Корнель, — Меченый улыбнулся, — поверьте, мне абсолютно все равно, на кого вы работаете — на короля Филиппа или на папу Григория. Скорее, на первого, потому что убийство Эскобадо, — который очень вам мешал, признайтесь, — дело рук неглупого человека.
А вы неглупы.
— Вы уже второй раз делаете мне один и тот же комплимент, ваша светлость, — устало ответил Петя. «Давайте, наконец, переходить к делу, или сядем вон в той таверне — а то мы оба закоченеем».
— Возьмите, — Гиз протянул Пете серебряную фляжку. «Я всегда говорил, что зимой, — особенно такой, — от вина мало толку. Лучше это».
Воронцов отхлебнул и почувствовал легкий аромат груши. Водка была такой крепкой, что заслезились глаза.
— Ну вот, сразу теплее, — одобрительно сказал Гиз. «Это у нас гонят, в поместьях. Так вот, Пьер, вы мне нужны. Даже не так — вы нужны Католической Лиге.
— В качестве кого? — Петя вдруг почувствовал, что сейчас зевнет.
Последние несколько ночей он мало спал, — переписка у дона Хуана была обширной, и все послания проходили через руки Воронцова. Сейчас он шифровал, уже не задумываясь, но все равно — десять писем за день было много даже для него.
— А еще скоро деньги наемникам платить, и месячный баланс делать, — подумал Петя.
«Сейчас бы, после этой водки, — в кровать, рядом с камином, и чтобы день меня никто не будил». Он внезапно, с удивлением, понял, что не хочет быть в этой самой кровати один, и попытался отогнать эти мысли куда-то подальше.
— Вот видите, даже покраснели — значит, согрелись, — улыбнулся Гиз.
— Вы же сами знаете, Пьер, дон Хуан — человек, как бы это изящней сказать, — непредсказуемый. Сегодня он на море, завтра — на суше, сейчас — в Тунисе, потом — в Нижних Землях, потом еще куда-нибудь отправится. Например, в Англию. А мы, Католическая Лига, в нем нуждаемся. Значит, мы должны быть в курсе его, — герцог помолчал, — намерений. Не бесплатно, разумеется.
Петя махнул рукой.
— Ваша светлость, вы же понимаете, что я, как католик, не могу брать деньги у братьев по вере. А потом, — мужчина вдруг улыбнулся, — я вам обещаю, — если дон Хуан и соберется освобождать Марию Стюарт, то вы об этом узнаете первым. Ну, после меня, разумеется.
— Пойдемте, Пьер, — Гиз обнял его, — и вправду холодно. Выпьем, как следует, — он кивнул на ярко освещенные окна таверны. «Я рад, что теперь вы с нами».
— Я никогда и не был против вас, — глядя в голубые глаза его светлости, ответил Петя.
— Ну, то, что вы спасли Гийома, я вам прощаю, — внезапно сказал Гиз. «В конце концов, действительно — он был великий мореплаватель. Жаль, конечно, что он так умер».
— Если бы у вашего короля было больше ума в голове, — ядовито ответил Петя, — он бы дал деньги на поиски нового континента. Какая разница — гугенот бы его открыл или католик, он все равно стал бы французским владением.