"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Спят еще, — она потерлась подбородком о плечо мужа. «Так тебя в конце осени ждать?».
— Да, — он вздохнул и уткнулся в ее распущенные волосы. «Как же я скучать по тебе буду, Марфа, — и сказать-то нельзя. А ты в Нижние Земли в июне?».
— Как раз девчонки подрастут, — жена поцеловала его, — глубоко и сладко, — лето там пробудем, и вернемся. Тео и Федору учиться надо, да и с Лизой я уже заниматься начну, два года ей уже исполнится».
— Зиму зато всю дома проведем, — Петя зевнул. «А потом, как девчонкам года три будет — еще дитя родим?».
— Да мы еще нескольких родим, — рассмеялась Марфа. «Ты не думай, — она взяла его руку, и положила себе на грудь, — она хоть и маленькая, а молока в ней всем хватит».
— Как по мне, — Петя приник губами к розовому соску, — так больше и не надо. Вкусное оно какое, — вдруг, удивленно, сказал он.
Марфа вдруг высвободилась и устроилась сверху. Бронзовые волосы упали на белую, в чуть заметных веснушках спину. «Дразнишь меня?», — наклонившись, шепнула она.
— Даже и не думал, — невинно ответил муж.
— Какой ты красивый, Петька, — изумленно проговорила Марфа. «Словно ангел».
— Ангелы, Марфа, — он обнял жену так, чтобы она не смогла вывернуться, — таким не занимаются. А теперь сиди тихо, дай мне сделать все, что я хочу».
— А что ты хочешь? — она уронила голову на его плечо, и Петя почувствовал ее острые, мелкие зубы — «как у котенка», — подумал он. «Вот этого и хочу», — нежно сказал он. «И еще многого, сейчас узнаешь — чего».
Он лег в большую, зябкую постель и вспомнил, как обнял Марфу на прощанье, уже на пороге усадьбы. Она стояла, держа на руках девочек — те уже узнавали его, и улыбались. У Марьи глаза были лазоревые, — как у всех Воронцовых, а волосы — льняные, северные. Полли была похожа на отца — те же правильные черты, смуглая кожа, а глаза у нее были материнские — черные, с золотыми искорками.
Он поцеловал обеих девчонок и те вдруг что-то залепетали — в один голос. Марфа рассмеялась: «Как приедешь, они уже ползать будут, а, может, и пойдут даже».
Филипп насадил большую форель на ветку вишни и пристроил ее над костром.
— Видите, сеньор Корнель, — он отхлебнул вина из бутылки, — так лучше, можно поговорить без посторонних ушей. После смерти Хуана губернатором Нижних Земель станет Алессандро Фарнезе, мой племянник, сын Маргариты Пармской. Он и передаст Хуану, — король помедлил, — снадобье. А вы там побудьте, посмотрите, чтобы все прошло гладко. Хуан же вам доверяет.
— Полностью, — Петя налил себе вина и вдруг почувствовал, что у него застыли кончики пальцев. Голубые глаза Филиппа были холодны, как вода в быстрой, порожистой реке, что текла рядом с ними.
— Ну вот и славно, сеньор Корнель, — король снял с огня рыбу, и, положив ее на серебряное блюдо, присыпал крупной солью. «Значит, никто не будет задавать вопросов. Ешьте, — он кивнул, — тут, — розовые губы приоткрылись, обнажая острые, длинные клыки, — никаких снадобий нет».
— Прекрасно приготовлено, Ваше Величество, — Петя вдохнул запах дыма, и свежей, сладкой воды. «Вы мастер».
— Приезжайте к нам еще, сеньор Корнель, — радушно сказал король. «В горах у нас отличная охота, загоним оленя, я вам приготовлю его так же — на костре. Настоящая мужская пища».
— А ведь я могу и не вернуться из Нижних Земель, — равнодушно подумал Корвино, купаясь в тепле и запахе сосновой смолы. Птица все пела — настойчиво, словно пытаясь что-то сказать.
— Если была бы кукушка, спросил бы, сколько мне лет жить осталось, — усмехнулся он. «Или до октября всего лишь? Понятно, зачем я там Филиппу нужен — не Фарнезе же на плаху класть, в случае чего. А тут удобно — я под рукой, будет на кого свалить отравление, если что-то подозревать начнут».
Он услышал звон колокола откуда-то снизу, и, потянувшись, поднялся — пора было идти в Ватикан, на аудиенцию к папе Григорию.
В саду пели птицы. Пахло цветами, и было тихо — только легонько шуршал гравий под ногами швейцарских гвардейцев, что прогуливались по дорожке в отдалении.
— Дорогой мой синьор Корвино, — задумчиво сказал папа, погладив ухоженную, волнистую бороду, — я сейчас занимаюсь реформой календаря, и, право слово, не способен уследить за всем сразу. Пусть король Филипп что хочет, то и делает в Нижних Землях, главное — вытравить оттуда протестантскую заразу.
— С отъездом де ла Марка из Голландии, — осторожно проговорил Петя, — там не осталось хороших военных лидеров. Так что вроде бы нашим силам там ничто не противостоит. Даже гезы, и те контролируются Вильгельмом Оранским.
— Штатгальтеру недолго осталось жить, — отмахнулся папа. «Я бы послал вас его убить, Пьетро, но вы мне пока нужны. И потом, — Григорий внезапно рассмеялся, — если уж вы соберетесь убивать Вильгельма, то приберегите для себя пулю, ну, или кинжал. Мне рассказывали, что эти голландцы любят лить на спину пытаемым кипящий жир и вколачивать им гвозди под ногти».
— Я торговец и банкир, — заметил Петя, — а не наемный убийца.
— Не прибедняйтесь, — папа остановился и прислушался. «По утрам, на рассвете тут поет соловей — представляете? Так тихо, так спокойно — не веришь, что ты в центре Рима. Так вот, Пьетро, мне рассказывали, что вы так же лихо владеете шпагой, как и пером».
Воронцов покраснел и что-то пробормотал.
— Однако я, — не обращая внимания, продолжил Григорий, — умею ценить верность. Верность, синьор Корвино, понимаете? — он приостановился и поднял одну седоватую бровь. В карих глазах переливались смешливые огоньки.
— Как и любой католик, я верен наместнику Господа нашего Иисуса Христа на земле и стражу ключей Святого Петра, — Корвино глубоко поклонился, и, уже разгибаясь, подумал: «Вот же старая лиса, никогда не скажет прямо, что ему нужно, сначала намеками измотает».
— Король Филипп вас форелью кормил, собственноручно выловленной, — усмехнулся Григорий.
Петя чуть было не спросил: «Откуда вы знаете?», но вовремя закрыл рот.
— А вот я не так скуп, как Его Величество, — папа показал рукой в сторону накрытого в мраморной, затененной галерее, стола. «Пойдемте, Пьетро, перекусим, я старый человек, мне надо питаться вовремя»