"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— «Только у меня денег немного, — покраснев, пробормотала Констанца. «Драгоценности я брать не стала, — она помолчала, — вот, какое серебро у меня было — принесла». На белой ладони лежало несколько монет. «Но ты не волнуйся, — девушка прикусила губу, — как из Италии выберемся, я сразу служанкой куда-нибудь устроюсь. Не пропадем».
— Иди сюда, — тихо сказал Джордано, обняв ее. «Убери это на черный день, — он усмехнулся, и накрыл ее ладонь своей. «Пока голодать не будем, а там посмотрим».
— Куда мы теперь? — спросила Констанца, когда они уже шли по дороге на север.
— Во Францию, — ответил Джордано, — а оттуда — в Германию. «Дай мне свой мешок, я понесу», — он приостановился.
— Да я и сама могу, — запротестовала девушка, и вдруг, опустив глаза, смутившись, проговорила: «Тебе только, наверное, со мной скучно будет, я же не такая умная».
— Умных много, — ворчливо отозвался Джордано, снимая у нее с плеча мешок, — а моя Констанца такая — одна.
— Как ты сказал? — замерла она.
— Что? — непонимающе отозвался Бруно.
— Ну, вот это, сейчас, — замялась девушка.
— А, — Джордано улыбнулся и, поднеся к губам ее руку, поцеловал: «Сказал и еще раз повторю, и буду повторять, каждый день: «Моя Констанца. Счастье мое».
— Пойдем, — Бруно чуть подтолкнул ее, — нам надо быстрей из окрестностей Рима выбраться.
Искать нас пока не будут, не спохватились еще, но все равно — мало ли».
— А где мы переночуем? — спросила Констанца, ласково глядя на него.
— Да уж не знаю, куда дорога приведет, — пожал плечами Бруно. «Но совершенно точно, — он улыбнулся, — вместе, любовь моя. Отныне и навсегда».
Пролог
Пилтен, Курляндия
Март 1580 года
Герцогиня подошла к закрытой двери и прислушалась. В кабинете было тихо. Она посмотрела на старый, рассохшийся косяк двери и вздохнула — замок, которому было двести лет, отчаянно нуждался в ремонте.
Она подняла руку и осторожно поскребла косяк — посыпалась какая-то пыль.
— Магнус? — осторожно позвала она. «Магнус, ты там?».
Дверь чуть отворилась и герцог Голштинский, бывший король Ливонии, Магнус пьяно сказал:
«Ну, кто там еще?».
— Это я, — тихо сказала герцогиня, накручивая на палец рыжеватый локон.
— Пошла вон, — муж, даже не повернувшись, махнул рукой. Герцогиня услышала, как горлышко бутылки стучит о край кубка, и вздохнула. «Магнус, — сказала она еще тише, — там лавочник пришел, говорит, мы уже за полгода задолжали».
Муж выпил, и женщина увидела, как он поднимается. Герцогиня отступила на шаг, но было поздно — оловянный кубок, — серебряные давно были проданы, — полетев ей в голову, ударился в дверь. На пол выплеснулись остатки вина.
— Блядь! — муж выругался по-русски. Это было одно из немногих слов, что он выучил на языке жены.
Герцогиня подняла кубок и аккуратно поставила на стол. «Дай мне хоть немного денег, пожалуйста», — сказала она, опустив глаза. «Если сейчас ему заплатить, он придет только осенью».
— Осенью меня тут уже не будет, — отяжелевшее от пьянства лицо герцога искривилось в усмешке. «Так что сама ему заплатишь — тебе не впервой, знаю».
— Магнус! — герцогиня закусила губу, но слезы, — горячие, быстрые, все равно потекли по ее щекам. «Ну как ты можешь!»
— Потому что, — муж рванул ее за руку, нога девушки подвернулась, и она упала на дощатый, грязный пол, — пока я воевал, ты тут развлекалась, сучка! Тратила мои деньги!
Герцог был гораздо выше жены, и она сейчас в ужасе смотрела на то, как он отодвинул скрипящее кресло.
— Тварь, — он выпил прямо из горлышка и рыгнул, — тварь паршивая! Где твое приданое?
Пустошь с болотом на ней и три сундука рваного белья?
— Мой дядя дал тебе шестьсот тысяч талеров и сотню лошадей! — завизжала герцогиня. «Ты их прогулял со своими дружками и шлюхами!». Она закрыла лицо руками и разрыдалась.
«Как ты можешь меня ревновать, я всегда была тебе верна, а ты…», — она скорчилась на старом, вытертом ковре.
— Конечно, — сочно сказал герцог, — от такой колоды, как ты, куда угодно сбежишь. Ты и в брачной постели рыдала, все простыни промокли.
— Мне было тринадцать лет, Магнус, — тихо, шмыгая носом, сказала герцогиня. «А ты был взрослый мужчина, я тебя боялась».
Она и сейчас боялась, — герцог видел, как дрожали ее белые, маленькие руки. Он подошел ближе и пнул ее сапогом пониже спины. «Ну, что разлеглась, дрянь! Твой дядя, — герцог выругался, — меня в тюрьму посадил, если помнишь!»
— Потому что ты переметнулся на сторону Стефана Батория! — закричала жена. «Потому что ты призывал Ливонию сдаться Польше! Предатель!»
Он наступил на ее косу ногой, и, наклонившись, сказал: «Язык свой придержи, сучка». Герцог поднял кулак и увидел, как жена, в ужасе, пытается отползти. Он ударил ее по лицу, и васильковый, в темных ресницах глаз, сразу же стал опухать.
Магнус засучил рукава грязной, пропотевшей рубашки и, подумав, потянулся за лежавшей на столе плетью.
Жена только скорчилась еще сильнее. Он задрал ее поношенные юбки и стал бить — даже не глядя, куда.
Герцогиня рыдала, уцепившись за ножку стола. «А ну давай, — издевательски сказал Магнус, отбросив плеть, — исполняй свои супружеские обязанности, мерзавка».
Жена с трудом встала на колени, и, не стирая слез с лица, широко открыла рот.
— Даже этого за семь лет не научилась делать, — злобно проговорил Магнус, вырывая у нее клок волос. «Найму шлюху тебе в наставницы. И где наследник, где?» — он изловчился и пнул ее в плоский живот.
Васильковые, уже заплывшие синяками глаза посмотрели на него, и жена, остановившись, отстранившись, вскинув подбородок, вдруг сказала: