"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Храни тебя заступница Богородица, — дружно ответили ей богомолки.
Обедню, матушка молилась в Зачатьевском монастыре, и здесь уже спрашивала дорогу к Иоанно-Предтеченскому монастырю, рядом с которым, по ее словам, и жили ее вкладчики.
Когда звонили к вечерне, Неонила была уже на Рождественке. Здесь, отстояв службу в Богородице-Рождественской обители, она, выйдя из собора, нырнула за ворота и была такова.
Бабье лето заливало Москву золотым, вечерним светом. Стрелец, поставленный в усадьбе Воронцовых,
— Медку бы, да с яблочком, — подумал стрелец и потянулся.
— Благослови, Господи, — услышал он приятный женский голос рядом с собой.
— Ищешь чего, мать честная? — спросил стрелец, поднимаясь с лавки.
— Не здесь ли усадьба бояр Воронцовых, мил человек? — спросила инокиня, ласково смотря на стрельца. «Из-под Ярославля я приехала, вкладчиками они в нашей обители, я им подарков привезла — свечей, медку свежего…, - монахиня стала развязывать кису.
— Нельзя к ним, матушка, — нахмурился стрелец. «Сам-то со старшим сыном в остроге, говорят, — он понизил голос, — чего-то они супротив государя замышляли…»
— Господи спаси и помилуй! — инокиня перекрестилась.
— А дочка при смерти у них лежит, слышишь, сговорена была, так свадьба и расстроилась, а она, не про нас будь сказано, с тоски себя, чем и опоила, — продолжил стрелец.
— Пресвятая Богородица! — ахнула инокиня. — Боярышня Марья, что ли?
— Знаешь ты ее? — поинтересовался воин.
— Вот с таких лет еще, — монахиня показала ладонью от земли — с каких. — У них вотчина рядом с нашей обителью.
— А что за монастырь-то у тебя, честна старица? — стрелец покосился на нее.
— Тоже, Богородице-Рождественский, как и этот, что тут рядом — перекрестилась инокиня. — Святитель Феодор, племянник святого Сергия Радонежского, основал нашу обитель, еще во время оно.
— Так что ж теперь, — погрустнела женщина, — мне несолоно хлебавши обратно брести? Ты хоть тогда медку-то возьми, мил человек, — она сунула в руку стрельцу увесистый шмат сотового меда.
— Ну ладно, — раздобрился охранник. — Ты уж проходи, матушка. Ты там помолись за них, — он приоткрыл ворота.
— Храни тебя Господь, — перекрестила его монахиня и черной галкой шмыгнула на двор Воронцовых.
— Скажи-ка ты мне, Матвей Семенович, — наклонился к Башкину окольничий, — так-таки ты один все и исделал?
— Один, говорил же я, — прохрипел боярин. — Сними колодку-то, прошу тебя!
— Это я еще винты не закручивал, — улыбнулся Басманов. — Может, ты и так нам расскажешь, с кем дело сие замышлял и куда монах Феодосий из Твери делся? — он пнул колодку сапогом и Башкин зашелся в крике.
— Я ж ходить не смогу, что ж ты делаешь-то, — пытаемый разрыдался, уронив голову на стол.
— А зачем тебе ходить? — усмехнулся Басманов. — Ежели мы тебя за ребро будем подвешивать, али на дыбу вздергивать, тебя сюда и без ног притащат. Ты расскажи нам все, без утайки, и кости у тебя целыми останутся, — окольничий чуть затянул винты на колодке и Башкин потерял сознание.
— Федор Васильевич, последи за ним, покуда я крикну, чтобы воды принесли, — попросил Басманов. — Ино, мнится мне, так он не отойдет.
Окольничий вышел из палаты, и Федор быстро наклонился над Башкиным.
— Ты держись, Матвей Семенович, — прошептал он, не зная — слышит его боярин, или нет.
Башкин открыл мутные глаза и, увидев над собой Вельяминова, тихо сказал: «Силы у меня на исходе, не знаю, сколько вытерплю еще. Ты уж прости меня, если что».
Прасковья Воронцова, сидевшая над ложем Марьи, ахнула, увидев в дверях инокиню.
— Матушка, — сказала боярыня, поднимаясь, и, внимательно вглядевшись в монахиню, закачалась, опершись рукой о кресло: «Федосья, как же это…»
— Медку я вам привезла, угличского, монастырского — Феодосия быстро опорожнила кису и приложила руку ко лбу Марьи — был он холодным, будто лед.
— Да ведь раз иночество надевши, с себя-то его не скинешь, — слабым голосом пробормотала Воронцова. — Ты что это удумала, боярыня?
— Бог простит, — вздохнула Вельяминова. — Крови пошли у нее?
— До сих пор идут, выживет ли? — Прасковья опустила постаревшее, измученное лицо в ладони.
Лицо Марьи обострилось, глаза запали, залегли под ними тяжелые, сизые тени, и рука — Прасковья приложила пальцы к запястью девушки, чтобы послушать сердце, — бессильно скребла по одеялу.
— Кончается она, — сказала Феодосия, повернувшись к Воронцовой. — Тот отвар — он же ядовитый, коли много его выпить. Рвало ее?
— С ночи, что Михайлу стрельцы увезли, сначала все тошнило ее, а потом рвать зачала, — без передышки, говорила что-то невнятное, а теперь и вовсе язык у нее отнялся», — Прасковья тихо плакала. — И крови много было, да и сейчас еще течет.
Феодосия, молча, обняла подругу и прижала ее голову к груди.
— Прасковья, — сказала женщина, помолчав. — Ты Петю к завтрему собери, одень его поплоше, я апосля обедни приду за ним.
Воронцова подняла на Феодосию измученные, заплаканные глаза. «Головой же своей рискуешь, боярыня. Федор-то знает?».
— Знает, — Федосья помолчала. «Опасно Петеньку в вотчины отправлять, я отцу своему в Новгород грамотцу послала. Ты, Прасковья, ведай, что не оставим мы его до самого дня смерти нашей — Господь нам заповедовал сирот привечать. Что Марфа, что Петруша — нет нам с Федором разницы между ними, оба они наши дитяти.
Женщины обнялись, и Прасковья перекрестила подругу. «Господь да вознаградит тебя за доброту твою, Феодосия».