"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Все, — Федосья подошла к двери. «Пора мне, а то стрелец еще заподозрит чего».
Выскользнув из ворот, женщина поясно поклонилась стрельцу:
— Спасибо тебе, добрый человек, ино дал ты мне помолиться за душу боярышни Марьи. А твое-то как имечко, чтобы за здравие твое тоже молитву вознести?
— Ильей крестили, матушка, сыном Ивановым, — ответил стрелец.
— Ну, храни тебя Господь, Илья Иванович, — улыбнулась монахиня и пошла прочь от боярской усадьбы.
Петенька придвинул лавку к окну и забрался на нее.
С той поры, как заболела его сестра, мальчик стал тихим и просил матушку не оставлять его одного на ночь в детской светелке. Все казалось Петруше, что в углу, там, где темно, стоит страшный человек и смотрит вниз, на пол — а как поднимет он глаза на тебя, так и смерть твоя придет.
А потом была ночь, когда все кричали, и хлопали двери, и случилось то, о чем Петруша до сих пор не мог даже думать. Как закрывал он глаза, так и видел это, и тогда уж ничего не оставалось, кроме как залезть под стол, али в чулан, свернуться там, в клубочек и тихо плакать.
Батюшки больше не было, Степы не было, матушка тоже плакала, приходя к Пете, чтобы помолиться с ним перед сном — она прижимала мальчика к себе и все молчала, и только вздыхала, когда он робко ласкался к ней.
А Марьюшка умирала. Петя приходил к ней днем, и садился на пол, держа ее за руку — смертный холод пробирал мальчика до костей, и он дышал на руку сестры — так, думал он, ей хоть теплее станет.
Не было никого на дворе, скучно было смотреть в окно. Петя слез с лавки и сел на полу, крутя колеса игрушечной тележки, что починила ему сестричка, прежде чем начать умирать.
Мальчик вспомнил про то, кто еще умер, и тихо заплакал, утирая щеки рукавом.
— Петруша, — маменька, — он даже не заметил, как зашла она в светелку, — обняла его и стала целовать. «Петенька, мальчик мой…»
— Он умер же, матушка, умер, — Петя прижался к матери и зарыдал. «Я сам видел!»
— Тихо, родной мой, — от маменьки пахло, как всегда, как в то время, когда все были еще дома, и Петя, вдыхая этот запах, стал потихоньку успокаиваться.
— Петенька, помнишь тетеньку Федосью, маму Марфуши? — спросила у него маменька.
— Конечно, — Петруша шмыгнул носом. «А почему они к нам больше не ездят?»
— Нельзя, — Прасковья помолчала. «А ты к ним в гости хочешь поехать?»
— К Марфе? Хочу, конечно, — ответил Петя. «А ты, маменька, поедешь со мной?».
— Нет, сыночек, — сказала Прасковья. «Тетенька Федосья к нам завтра придет, и ты пойдешь с ней. Ты только будь хорошим мальчиком, не балуйся, слушайся ее».
— А ты потом приедешь? — спросил мальчик, поднимая на мать синие, такие же, как у нее глаза.
— Нет, Петруша — Прасковья нежно поцеловала сына в лоб. «Не приеду я».
— Никогда? — мальчик помолчал и грустно спросил: «И батюшка со Степой не приедут?».
— Нет, — Прасковья закусила губу и глубоко вдохнула, стараясь не расплакаться.
— Я теперь совсем один буду, маменька, да? — Петя отвернулся от матери, и она увидела, как трясутся его еще узкие, совсем детские плечи. «Как же я без вас-то буду?»
Прасковья бережно обняла сына и твердо сказала:
— Ты, Петя, живи и помни — отец твой и старший брат жизнь свою отдали за честь семьи нашей. Тако же и ты, сыночек — не посрами памяти их».
— Маменька, — помолчав, спросил ее мальчик: «А можно ли мне с собой ножик будет взять, что Степа мне на именины подарил? И ту подушечку, что Марья вышила. Можно?»
— Можно, — Прасковья поднялась. «Давай, Петенька, я тебя сбирать буду, а ты помогай мне».
— Не сказал ничего Башкин-то сегодня, — Федор вздохнул и налил себе еще вина. Феодосия посмотрела на него — выразительно.
Федор усмехнулся. «Да мне, Федосья, цельной этой бутылки не хватит, чтобы забыть все».
— А что дальше-то? — спросила Феодосия.
— Дыба, — коротко ответил ей муж. «И кнут в придачу».
— А Степан как же? И Михайло? — Феодосия потянулась через стол и взяла руки мужа в свои.
— Басманов ждет, пока Башкин заговорит, а тогда уже и за Воронцовых возьмется — объяснил ей муж.
— А если не заговорит? — Федосья все еще держала руки Федора, и боязно, было ей отрываться от них.
— Не видел я еще ни одного человека, что на дыбе-то не разговаривал, — мрачно ответил Федор. «С Прасковьей-то удалось тебе увидеться? Что там у них?»
— Марья кончается, вряд ли и пары дней протянет, — Федосья помолчала: «Федор, а кого из стрельцов Басманов на усадьбу-то к ним отправляет — знаешь ты?».
— Знаю, — Федор хотел что-то спросить, но жена остановила его:
— Ну, и скажи мне, а всем остальным уж я сама озабочусь.
— Коготок увяз — всей птичке пропасть, — пропел окольничий Басманов, улыбаясь, и обернулся к Федору: «Я тоже дурак, Федор Васильевич, помнишь ли, как я отцов святых в Андрониковом монастыре спрашивал?»
— Ну, помню, — ответил Федор и прищурил глаза — тяжело было при свете одной свечи разбирать рукописную грамотцу, что принес Басманов.
— Оказывается, не с всеми-то я говорил! — торжествующе закончил окольничий. «Есть у них там честной отец Иона — он летом к Троице уезжал, и только сейчас вернулся».
— Да и я смотрю, что он пишет, мол, отправился на богомолье через две ночи на третью после той, как Феодосий пропал, — отозвался Вельяминов, читая скоропись монаха.
— Истинно так! А тоей ночью, что сбежал Феодосий, отец Иона с требой ходил — недалече, на Китай-Город, в Иоанно-Предеченский монастырь, старица там, в мир иной отходила, соборовал он ее. Вернулся в обитель уж за полночь, и видел кое-что, — Басманов все еще улыбался.