"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Маменька, — отчаянно сказал ребенок, прижимаясь к ней, — маменька, не прогоняй меня, я хорошим буду….
— Прасковья, — твердо сказала Вельяминова, — и взяла Петю, — босого, в невидном кафтанчике, с котомкой за плечами, за руку. «Пойдем, Петруша».
— Петенька, — слабо проговорила Прасковья, все еще держа сына в объятьях.
— А то все погибнем! — Феодосия встряхнула подругу за плечи. Та выпустила сына и зарыдала.
— Маменька! — рванулся к ней мальчик, но Федосья быстро вывела его из комнаты. Прасковья сползла на пол и встала на колени рядом с ложем умирающей дочери.
— Что ж ты, — посмотрела она в глаза Спасу, висевшему в красном угле, — детей всех забрал у меня, мужа тоже, так уж и жизнь мою возьми!»
Женщина глотнула воздуха, кривясь от внезапной боли в груди, и пуще заплакала — тихо, пряча лицо в подоле сарафана, так, чтобы никто не услышал.
— Федор Васильевич! — Степан приподнял голову.
— Тихо, Степа, тихо, — Вельяминов задул свечу и присел рядом. «Что там у тебя?»
— Царь плетью глаз выбил, — безучастно ответил Степан.
Федор выматерился сквозь зубы. «Я ненадолго», — сказал боярин, — заметят еще, собаки.
Слушай, Степа — Башкин на дыбе сказал, что это ты ему помогал с Феодосием. Так что ты не запирайся, расскажи все Басманову, минуешь и тиски, и все остальное».
— Да я расскажу, — горько сказал Степан, — но ведь меня зачнут про Тверь спрашивать, да и про другие вещи тоже».
Боярин помолчал.
— Батюшка твой здесь, — сказал он, глядя на Степана в темноте.
— Ничего ж он не знает, — Степан вдруг поискал руку Вельяминова и сжал ее: «А что матушка, и Марья? Петенька что?»
— Марья кончается, — тихо сказал Федор Васильевич. «А матушка твоя, располагаю, тоже скоро тут окажется».
— Почему? — подался к нему Степан.
— Петеньку мы с Рождественки увезли, в безопасности он. Царь, как узнает о том, что Башкин на тебя показал, — обозлится, и велит вас всех в острог запрятать, — объяснил Вельяминов.
— Так все и откроется. Матушка твоя скорее умрет, чем скажет, где Петруша — тут-то я не боюсь, а вот тебе держаться надо, Степа.
— Страшно мне, Федор Васильевич, — внезапно сказал Степан. «Вдруг не выдержу».
Вельяминов обнял племянника. «Пора мне, Степа, а то Басманов вернется. Ты знай — ежели что, Федосья увезет детей так, что и не найдут их».
— Что же это вы, Федор Васильевич, — ахнул Степан.
— Я к тому, — мрачно сказал Вельяминов, — что если чувствуешь, что не в силах терпеть более — то скажи на меня».
— Ну, уж нет, — твердо сказал юноша. «Хоша и страшно мне, да сказано же: «Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко ты со мною еси».
И показалось Федору при этих словах, что уже накрыла их сень смертная, и нет от нее ни защиты, ни спасения.
— Вот, вот мой котеночек! — взвизгнула девица и понеслась со всех ног к толстому полосатому коту, разнежено лежавшему в тени монастырской стены. «Барсик, ты, что это убегать удумал?»
Кот не успел опомниться, как его уже крепко стиснули в руках.
— Раскормленный-то он у тебя какой! — умилился стрелец и пощекотал кота по брюху.
Животное обреченно закрыло глаза и мяукнуло. «А ты удирать более не вздумай! — погрозил ему мужчина пальцем.
— Мышелов он у нас, — гордо сказала девчонка. «Всех крысок уж в округе извел. Ну, спасибо тебе, дяденька, — она поклонилась стрельцу, — я домой побегу, а то батюшка с матушкой сейчас с похмелья проснутся, надо им рассол с погреба таскать будет».
— Ну, благослови тебя Бог, Василисушка, — перекрестил ее стрелец, и девчонка с котом подмышкой запылила по улице.
А с Рождественки на Введенскую улицу, к Неглинной горке, уже поворачивала незаметная слободская баба, по виду — пушкарская женка отсюда, неподалеку. И баба, и малец, коего вела она за руку, плакали.
Прохожие на бабу не оборачивались — должно быть, муж поучил, иль кису на базаре порезали. Москва большая, много горя на ней — не будешь за каждой чужой слезой останавливаться, — и своих хватает.
Феодосия сидела, закрыв глаза, на краю кровати, опустив ноги в таз с теплой водой, где был разведен травяной настой. Федор, опустившись на колени, осторожно вытер ноги и жены и на мгновение глянул на нее — измученным, заплаканным было прекрасное лицо Федосьи.
Он закутал жену в одеяло и поцеловал в лоб.
— Федя, — слабо сказала Федосья, «ты потрапезничай с детками, присмотри за ними.
Нехорошо их сегодня одних оставлять, особливо Петеньку. Ты уж прости меня, что не встаю я….
— Ну что ты, — Федор обнял ее. «Ты лежи, отдыхай, милая. Только вот что…, - он осекся, но, помолчав, твердо продолжил: «Ежели в ближайшие дни, что случится со мной — ты бери детей и беги подальше куда. Даже и не думай оставаться, поняла?»
— А может случиться? — Феодосия приникла к нему, и Федор вдруг понял, что внутри железа, из коего, мстилось ему, была выкована его жена, есть и слабое что-то — слабое и беззащитное. Казалась она ему сейчас птахой — больной, взъерошенной, что стучится в окно избы посреди зимы — может, и найдется добрый человек, что задаст ей корму.
— Может. Степана не сегодня-завтра к Басманову поведут. Я ж говорил с ним, со Степаном-то, велел ему — раз уж Башкин на него указал, пусть не скрывается, валит все на себя, однако же, мало ли что окольничему, псу смердящему, в голову придет.
Тако же и царь — как узнает он, что исчез Петенька, то в неистовстве будет, — вздохнул Федор и нежно, бережно поцеловал жену. «Ты спи, любовь моя, а то утомилась вконец».
Феодосия послушно закрыла глаза, и, только услышав, как закрывается дверь опочивальни, позволила себе заплакать — тихо, безнадежно, комкая во рту рукав сорочки, что заглушал рыдания.