"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция

Шульман Нелли

— А так и ехать, — сжала губы — ровно мать, — Марфа. «Черныш хороший, он тебе мешать не будет».

Петя осторожно взял черного котенка и прижался к нему щекой. «Марфуша, — сказал он, — а давай крестиками поменяемся, будем мы ровно братик и сестричка родные».

— Давай, — Марфа потянула с шеи крохотный золотой крестик.

— Детки, — позвал снизу, глубоко вздохнув, Федор, — трапезничать-то пойдемте, поздно уже».

Марья открыла глаза и увидела над собой склоненное лицо матери. «Как постарела-то она, — подумала

девушка. «А все я виновата».

— Маменька, — прошептала Марья. «Родная….»

— Тише, тише, — Прасковья приложилась губами ко лбу дочери. «Ты как, Марьюшка?»

— Холодно, — по телу девушки пробежала судорога. «Болит нутро все, матушка, ровно огнем там жгут, а все одно — холодно».

Прасковья взяла в свои руки мертвенные, посиневшие пальцы дочери и подышала на них.

— Что батюшка? Степа и Петенька что? — еле слышно спросила Марья.

— С Петенькой все хорошо, — Прасковья смахнула слезу с ресниц.

— Повидать бы их, батюшку, Степу, — мучительно медленно сказала девушка. «Согрубила ж я, обидела вас всех и тебя, маменька…Ты благослови меня на смерть, кончаюсь я…»

— Ну что ты, доченька, — Прасковья приникла к Марье. «Никого ты не обидела, милая…»

— Вот так и держи меня, матушка, — пролепетала Марья. «Тепло-то как, солнышко вроде светит…»

Прасковья посмотрела на темные, каменные своды подвала, и еще крепче прижала к себе дочь.

— Да хранит тебя Пресвятая Богородица, — прошептала женщина и услышала, — в тишине подвала, — последний, легкий вздох Марьюшки.

— Вечный покой да дарует тебе Господь», — сказала Прасковья, не выпуская дочь из объятий, и закрыла ее синие, уже потускневшие глаза.

Чуть покачивая, как в младенчестве, девушку, она тихо запела:

Ой же ты, родима моя доченька, Прилети ты на свою сторонушку, Распусти сизы свои крылышки, Да превратися ты в быстру пташечку….

Федор сидел между постелями детей и рассказывал сказку. Марфа, утомившись, заснула быстро, а Петя, внимательно слушая про Ивана-царевича, вдруг сказал:

— Дяденька Федор Васильевич, а можно я у вас останусь? Я хороший мальчик, баловаться не буду, буду послушным.

При свече Федор увидел устремленные на него, наполненные слезами, глаза ребенка, и, вздохнув, обнял его.

— Нельзя, Петенька, нельзя, милый мой. Если узнают про тебя, то всем нам смерти не миновать. Но ты к хорошим людям поедешь, хоша и далеко они живут.

— И вас я больше не увижу? — спросил Петя, вытирая слезы.

— Кто ж знает, — Федор поцеловал мальчика в лоб. — На все Божья воля, Петенька, может, и свидимся еще. Ты спи, милый, устал же ты, наверное.

— А можно я ножик, что мне Степа подарил, рядом положу? — спросил мальчик. — Если ночью кто придет, я его ножиком и ударю.

— Не придет никто, — Федор улыбнулся. — Ты спи спокойно, Петруша.

Но, выходя из детской светелки, он заметил, что даже в полусне мальчик сжимает рукоятку ножа.

Федосья дремала, чуть постанывая во сне. Федор, уже лежа рядом с ней, обнял жену и тихо сказал: «Ну, понимаю я — враг, в сражении, я сам на поле боя убивал, и не раз, но вот так — чтобы дитя невинное мучить, — никогда я этого ему не прощу».

Феодосия повернулась к нему, и так же тихо ответила: «Бог ему этого не оставит, Федор.

Накажет его Господь стократ за все прегрешения его».

Царь приехал в Разбойный приказ глубокой ночью, тайно.

— Не сводил ты еще Башкина с Воронцовым-то? — спросил он окольничего, просматривая записи допросов, приведенные в порядок Федором. «Толково, — протянул Иван Васильевич.

«Все же великое дело — грамота, Алексей Данилович, ты бы вот тоже — пошел бы да поучился».

— Поздновато уже, государь, — заискивающе улыбнулся Басманов. «Чай, не мальчик. Вона, сын мой пусть за меня отдувается. Я думал завтра их свести, с боярином-то, чай, незнамо как дело это еще обернется».

— Что это за шум у тебя? — склонил голову царь, прислушиваясь к звукам, которые доносились из подвала.

— Дочка у Прасковьи преставилась-то, так она, государь, мнится мне, умом помутилась — все поет и поет, не останавливается, — объяснил Басманов.

— Ну и заткни ее, — взорвался царь. «Мне тебя учить, что ли?»

— Конечно, батюшка, — захлопотал Басманов. «Беспременно сделаю».

— Веди их сюда, — раздраженно сказал Иван Васильевич. «Не буду я тут полночи сидеть заради псов этих».

Федор проснулся от шума в детской светелке. Взяв свечу, он тихонько открыл дверь, и увидел, что дети и коты — все четверо вместе, спят вповалку друг на друге в одной кровати.

— Батюшка, — подняла голову Марфа. «Петенька проснулся, плакал, маменьку звал. Это ничего, что котики с нами?»

— Ничего, доченька, — Федор опустился на колени и поцеловал девочку в лоб.

Она отчаянно, сильно обняла его за шею.

— Батюшка, — едва слышно проговорила Марфа. «А пусть Петруша с нами останется и будет мне братиком? Можно? Он хороший, мы с ним дружим».

— Нельзя, милая, — твердо ответил Федор. «Ты же знаешь, что с Петиными родителями стало?»

— В остроге они сидят, — широко открыв глаза, шепотом сказала Марфа.

— Так вот, — Федор вздохнул. «Коли Петенька с нами будет жить, и нам, то же самое грозит».

— А что, — заинтересованно спросила дочь, — разве ж можно деток в острог сажать? Они ж маленькие».

Федор поцеловал дочь.

— Поэтому Петруша и уедет. Ты спи с Богом, милая.

— Батюшка, а Петя далеко будет жить? — несмело поинтересовалась Марфа.