"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Ник кивнул. Отец испытующе посмотрел на него и спросил: «Ты когда с Кавендишем ходил, на суше работал?»
— Да, как раз в той самой Картахене, — ответил Ник. «В Панаме, в Мексике».
— Отлично, — пробормотал Ворон и подтолкнул его: «Ну, вон тебе трап выбросили. Иди, держись у меня в кильватере. Если разбросает штормом — место встречи ты знаешь».
Он посмотрел на то, как юноша ловко карабкается вверх и, улыбнувшись, велел матросам:
«А теперь быстрее домой, а то я что-то соскучился».
Ворон поставил шкатулку с письмами на стол и сказал первому помощнику: «Давайте, мистер Гринвилль, я первую вахту сегодня постою, все же давно я этого не делал, хоть мне отсюда до Нового Света дорога наизусть знакома — но все же».
Гринвилль улыбнулся и осторожно спросил: «Сэр Стивен, тут команда спрашивает — вы надолго на моря вернулись?».
— Если повезет, мистер Гринвилль, то я надеюсь тут умереть, — хохотнул Ворон и, не оглядываясь, стал подниматься по темному, узкому трапу наверх — в свежий ветер и сияние заката.
Якорные цепи загремели, он положил руку на румпель, и сказал: «Ну, с Богом». Паруса медленно поднимались, «Святая Мария» чуть заскрипела, и Ворон с радостью почувствовал, как подчиняется ему корабль. «Вот все бы так слушались, — усмехнулся он, и, обернувшись, увидел, как «Желание» становится ему в кильватер.
— Молодец мальчик, — подумал Степан. Гавань удалялась от них, и, смотря на ласковое, поблескивающее золотом, море, он прошептал:
Выходящие на кораблях в море, работники на водах великих,
Те видели творения Господа, и чудеса Его в пучинах:
И воззвали они к Господу в беде своей, и Он из бедствия их вывел.
Сменил бурю тишиною, успокоил волны.
Радовались они покою, тому, что привел Он их к цели желанной.
«Святая Мария» и «Желание» шли на юго-запад, туда, где солнце уже опускалось за горизонт — пока их белые паруса не слились с медленно темнеющим небом.
Пролог
Мексика, январь 1594 года
Высокий, стройный, русоволосый мальчик положил шлюпку в галфвинд и, озабоченно оглянувшись, спросил: «Папа, я все правильно делаю?»
Вискайно, сидя на корме, посмотрел, как играют бронзой на солнце волосы сына, и, ласково ответил: «Ну конечно, Дэниел, вот так и держи ее, и мы пришвартуемся там же, откуда уходили».
В зеленовато-голубых глазах ребенка заиграли искорки смеха и Дэниел сказал: «Жалко, что мы уезжаем. Тут красиво, — он поглядел на белые, с черепичными крышами домики Акапулько, на колокольню кафедрального собора и спросил: «А как там, в Картахене?».
— Там южнее, — рассмеялся Вискайно, — и еще жарче. «И тут Тихий океан, а там Атлантический, Карибское море».
— Как в Веракрусе, да, — пробормотал мальчик. «Там, наверное, обезьяны есть, в джунглях, если это на юге».
— Есть, — согласился Вискайно. «Станешь постарше, пойдешь ко мне юнгой, отправимся с тобой вверх по Амазонке. Вот там обезьян тьма-тьмущая, все деревья ими облеплены. И еще анаконды».
— Я бы хотел убить ягуара, — заявил мальчик, ловко убирая парус и разматывая канат. «Папа, — спросил он, — а почему ты сейчас в море не ходишь?».
Вискайно привязал шлюпку и подал руку сыну. «Ну, во-первых, — ответил Себастьян рассудительно, — я не хочу от вас уезжать надолго, а во-вторых — я комендант порта, мне тут надо быть. А в Картахене я стану командовать обороной всего побережья, это большая работа, тем более, что сейчас англичане опять оживились».
Сын подкинул ногой камешек и сказал, засунув руки в карманы: «Я бы хотел еще в Манилу поехать, вот. Вообще туда, — он махнул головой на запад. Ну, или, — на губах ребенка заиграла красивая улыбка, — туда, на север. Куда-нибудь.
— Потерпи еще четыре года, — подтолкнул его отец, — я закончу тамошние укрепления, и опять пойду в море. Будешь со мной плавать. Раньше твоя мама все равно тебя не отпустит, да и права она, мал ты еще.
Дэниел посмотрел на отца и улыбнулся.
Он ничего не помнил. Только иногда ему снился другой мужчина — высокий, смуглый, который учил его стрелять из лука и рыбачить. Мать говорила, что его отец погиб в море, когда Дэниел был еще младенцем, — но кто был тогда тот, второй? Еще в этих снах был треск мушкетных залпов, крик сестры, — отчаянный, высокий, и темная лужа крови на белом песке.
Когда Дэниел был поменьше, у него были кошмары. Индейская нянька звала мать, та приходила, — высокая, стройная, с заплетенными на ночь в косу волосами, ложилась рядом и баюкала его. Еще мать пела песни — она знала много, на разных языках, и у нее был нежный, ласковый голос. Мальчик успокаивался и засыпал.
— Есть хочу, — вдруг сказал мальчик. Вискайно привлек его к себе и поцеловал в затылок. «Ты думаешь, я не хочу? — ворчливо сказал капитан. «Мы же сразу после утренней мессы в море вышли. Ну, ничего, сейчас матушка нас накормит».
Дэниел взял его за руку, и так пошел дальше — вверх, на холм, к большому дому белого камня, вокруг которого был разбит ухоженный, зеленеющий сад.
Красивая, высокая женщина в платье бирюзового шелка, сидевшая за верджинелом, улыбнулась, и обернувшись к девочке, что устроилась рядом, кивнула: «Отлично, Марта.
Теперь давай еще раз».
Дочь — хрупкая, изящная, с миндалевидными, темными глазами, — кивнула, и, взяв виуэлу, стала нежно перебирать струны
— Descansa en el fondo del mar, — запели они, аккомпанируя себе, — verdes como los ojos. Su nombre era Isabel, el a muria por amor.
Когда они закончили занятие, Марта села на колени к матери и спросила: «А как это — умереть из-за любви?»
Тео вздохнула и, погладив дочь по прямым, цвета воронового крыла, волосам, ответила:
«Сеньора Изабелла очень любила сеньора Куэрво, и заслонила его своим телом от ядра.
Так и умерла. И он тоже умер, потом».
— Наверное, — добавила про себя Тео, глядя на бескрайний простор океана перед ней. «Если бы сюда заходили бы какие-то другие корабли, кроме испанцев, — горько подумала она, — а так и весточку не послать. Да и жива ли матушка, жив ли сэр Стивен? Господь один ведает».