"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— И дети утихли, — алые, красиво вырезанные губы женщины чуть улыбнулись. Маленькая, ухоженная рука лежала на темно-синем, — в цвет глаз, — шелке платья. Высокий воротник брюссельского кружева открывал начало шеи — сливочного, нежного цвета.
У большого камина двое рыжеволосых мальчиков, лежа на животе, рассматривали какой-то рисунок.
Женщина вздернула подбородок, красивая голова, увенчанная шелковым, расшитым золотом беретом чуть заколебалась.
Мужчина, что стоял в дверях мастерской, наклонился, и строго велел корзинке, в которой что-то потявкивало: «А ну тихо!».
Женщина рассмеялась, и так и сидя на возвышении, не поворачиваясь к нему, сказала:
«Лорд Джон, я все вижу».
— Ну, если синьор да Пальма позволит, — усмехнулся мужчина, — невысокий, с темными, шелковистыми волосами, в изящном, скромном камзоле и безукоризненно белой рубашке.
— Позволит, позволит, — вздохнул художник, — синьора, я вижу, устала, мы сегодня хорошо поработали.
Старший мальчик, — лет семи, поднял голову, посмотрев на корзинку серыми, прозрачными глазами и восхищенно спросил: «Лорд Джон, а что там?».
— А вот сейчас и посмотрим, — мужчина открыл крышку. Маленькая, длинноухая собачка, — рыжая, с белыми пятнами, со всех ног бросилась к мальчикам.
Младший, — лет трех, — восторженно завизжал и подхватил щенка на руки.
— Ты ее задушишь, Стефано, — ласково сказала мать, спускаясь с возвышения. «Осторожней, милый».
— Мама, — попросил старший сын, — нам ведь необязательно сейчас идти домой? Можно мы с ним погуляем по кампо Сан-Марко?
— Он у вас убежит, Пьетро, — вздохнула мать.
— А вот и нет, — лорд Джон улыбнулся, — я и поводок принес, и ошейник. Как вы его назовете? — спросил он старшего мальчика, помогая надеть на щенка поводок.
— Мы посоветуемся, — гордо ответил тот, и, взяв младшего брата за руку, сказал: «Спасибо, синьор да Пальма, за гостеприимство».
— Ну что ты, — улыбнулся художник. «Послезавтра в десять утра, синьора Изабелла».
Женщина присела, и потянулась за своей шубкой, — атласной, на соболях, — наброшенной на спинку кресла.
— Позвольте мне, — попросил мужчина. Она чуть улыбнулась, — краем губ, и, вздохнув, сказала: «Пойдемте, посмотрим, где там дети. У Пьетро сегодня еще уроки, я бы не хотела, чтобы он надолго задерживался, да и холодно на улице».
На площади почти никого не было — ветер был злым, пронизывающим, и женщина, взглянув на сыновей, что прогуливались под колоннадой, повернувшись к мужчине, попросила:
«Давайте дойдем до воды, я люблю смотреть на море, даже когда оно штормит».
Над лагуной нависли тяжелые, темные облака, мраморные плиты набережной были залиты водой.
Она стояла, закутавшись в шубку и мужчина, глядя на отороченный мехом капюшон, на платье, что билось вокруг нее, — как волна, как вихрь, — тихо сказал: «Я не могу, синьора Изабелла, не могу так больше. Пожалуйста, не отталкивайте меня, я не хочу жить, если вас не будет рядом со мной».
Женщина повернулась, и он с ужасом увидел слезы в темно-синих глазах. «Это ветер, — сказала она нарочито сухо. «Я замужем, лорд Джон, я люблю своего мужа, я мать. И давайте не будем об этом больше — я дорожу нашей дружбой, и не хотела бы ее терять».
Она протянула руку в атласной перчатке, и быстро, не оглядываясь, пошла к детям. Джон еще постоял, глядя на небо, что клонилось к вечеру, а потом, засунув руки в карманы плаща, повернул к мосту Риальто. Добравшись в Сан-Поло, он завернул к матери, и, стоя рядом с церковью, глядя на истоптанную плиту, грустно сказал: «Ну, что, спасибо тебе за сердце. Я не в обиде, мамочка, я искренне. Просто очень больно, когда оно есть».
Дома было темно и пусто. Джон разжег камин и потянулся за своей рукописью. «Что там папа сказал? — смешливо вспомнил он. «Если ты еще не решил, кем ты хочешь быть, — езжай в Венецию, поживи там год. Вернешься оттуда поэтом — я тебе и слова не скажу. А не получится, — приходи ко мне, дело для тебя готово».
Он погрыз перо, и стал писать, — быстро, почти не задумываясь, — дыша на пальцы, которые застывали в еще холодной, огромной комнате.
— Хорошо, хоть ты не в полночь пришел, — вздохнула Лиза, снимая с очага горшок с супом. «Я уж мальчикам пообещала, что в субботу их на стройку свожу — можно?».
Теодор откинулся на спинку кресла, — оно затрещало, и, зевнув, ответил: «Приходите, конечно, к обеду где-нибудь, рабочие уйдут, и я все вам смогу показать. А что поздно — мы у дожа были, у того, как обычно, в последний момент появляются какие-то светлые, — муж усмехнулся, — идеи. Собачку вам подарили? — он взглянул на щенка, что спал в корзинке и взялся за ложку.
— Да, сын матушкиного знакомого, герцога Экзетера, я тебе говорила о нем, — ответила Лиза.
«Детям нравится, и Пьетро сам обещал с ней гулять».
— Ну и хорошо, — Теодор отставил пустую тарелку и оглянулся вокруг. «Сейчас ризотто будет, с креветками, — улыбнулась Лиза. «Что там у вас с мостом?».
Теодор налил себе вина: «А вот в субботу покажу — такого Венеция еще не видывала, обещаю тебе». Он потянул жену за руку к себе на колени и поднес к ее губам бокал: «Это из Венето, попробуй, прошлого года, тебе понравится. И вот еще, — он порылся в кармане, и достал что-то искрящееся, блестящее. Лиза ахнула: «Да не надо было!».
— Мне за церковь заплатили, ту, в Каннареджо, — рассмеялся муж, прикладывая к ее шее нитку сапфиров. «Надо же, наконец, и свою шкатулку начать собирать, — дочке в приданое. А то, что мы с Москвы вывезли — то матушке отправили, а вот это, Лизавета, — он полюбовался игрой камней, — уже наше».
Уже в постели, он привлек жену к себе и сказал: «Так, мне завтра вставать еще до рассвета, давай быстро, ты-то у нас соня, до семи спишь, а то и позже». Она повернулась спиной, и, почувствовав его руку, закусив губу, шепнула: «Только тихо, а то мальчики весь вечер с собакой провозились, еле спать легли».
— Тихо, тихо, — успокоил ее муж, и она, сдерживаясь, чуть застонав, раздвинула ноги.
— Ох, и любишь ты меня, Лизавета, — ласково сказал потом муж, вытянувшись на спине, гладя ее по растрепанным, каштановым волосам.