"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Именно поэтому, — сварливо ответил отец Алессандро, и, остановившись у пышной клумбы, полюбовался цветущими, — бронзовыми, белыми, желтыми, — хризантемами.
— Вот же, — пробормотал он, — как в Европе, так монарх непременно ставит на свою печать льва, или орла, или еще что-нибудь такое, а тут…
— Цветок, да, — Джованни коснулся длинными пальцами особенно красивого, — даже и рвать их не хочется, настолько они прекрасны. Я тут, кстати, на досуге вздумал переводить Сайгё, на итальянский, хотя, конечно, сложно сохранить ритм, все слоги надо подсчитывать. Он как раз об этих цветах писал.
Отец Алессандро задумался и процитировал:
Осенью поздней Ни один не сравнится цветок С белою хризантемой. Ты ей место свое уступи, Сторонись ее, утренний иней!— вздохнул иезуит.
— А насчет отца Франсуа, — продолжил он, — отец Франциск Ксаверий заповедовал нам идти в самую гущу людей, а не прятаться за стенами церквей. Вот, пусть и начинает. Под вашим присмотром, конечно, — отец Алессандро, было, протянул руку к бронзовой хризантеме, но потом покачал головой: «Нет, не могу».
— Давайте просто посмотрим, — ласково предложил Джованни, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Приеду в Англию, обязательно посажу цветы в саду. Буду сидеть там, на скамейке, и переводить всю «Горную Хижину». Просто так, для себя».
Тео-сан налила Мияко чая и тихо сказала: «Вам, наверное, трудно смотреть на Сейджи, давайте, я его унесу».
— Ну что вы, — Мияко-сан приняла чашку и поклонилась, — такой славный, такой пухленький, пусть спит себе спокойно.
Мальчик зевнул, и, дрогнув ресничками, засопел еще крепче, лежа на футоне.
— Я ведь тоже дитя потеряла, — Тео-сан вздохнула, — молодой еще совсем, первый сыночек мой мертвым родился, дай Господь ему покой, — женщина перекрестилась. «И дочка моя младшая пропала, еще тем годом, как мы в Японии оказались, муж мой бывший, — губы Тео чуть искривились, — увез ее, и не знаем мы теперь, — где моя Белла?
Мияко-сан сан вздохнула и, найдя руку Тео, пожала ее.
— Бедная вы, бедная, — покачала головой сестра даймё, — я ведь тоже, как весть принесли, что мальчики погибли, и плакала, и в храм каждый день ходила. Однако то мальчики, судьба у них такая, а как моя доченька умирала… — женщина отвернулась, и, помолчав, добавила:
— Простите, пожалуйста, вам неприятно об этом слышать, я не буду продолжать.
— Мияко-сан, — Тео погладила нежные пальцы, — не надо. Я ведь тоже мать, я понимаю.
— Я вас, что хотела попросить, — прислужниц у Марико моей и так достанет, а вот обучить ее правильному обхождению кому-то надо. Я ведь не японка, — Тео чуть покраснела, — я рассказала ей кое-что, но не знаю, как у вас тут что принято, тем более у господ. Нам же хочется, чтобы Марико угодила его светлости, ведь это такая честь для нашей семьи.
Мияко-сан помолчала и проговорила: «Так я ведь тоже ничего этого не понимаю, Тео-сан, я ведь жена была, не наложница. Это они для удовольствия, а ко мне муж раз в месяц приходил, на короткое время, — она вдруг жарко зарделась, — и все».
— И вы его любили? — неслышно спросила Тео.
— А как же иначе? — удивилась Мияко. «Хоть нас замуж ради связей выдают, и денег, но все равно — положено любить. Я его на свадьбе в первый раз увидела, у нас так принято».
Сейджи проснулся, захныкал, и попытался встать на ноги. Обе женщины сразу же поклонились. «Ходит неловко еще, — заметила Тео, давая сыну грудь, — у старшего моего тоже так было. А девочка сразу пошла, и бойко, и говорила в годик уже. Ну, посмотрим, как с внуками будет, — женщина улыбнулась.
— Конечно, — задумчиво сказала Мияко, — повезло вашей дочке, она ведь приемная у вас, да и сами вы — без роду, без племени, кто бы ее в жены взял? Разве что крестьянин какой-то. А за мальчиков не волнуйтесь, всегда бесприданницы найдутся, ну, или те, кого оспой в детстве побило. Без жен не останутся, — сестра даймё улыбнулась и предложила: «Давайте тогда я вам покажу, как за кимоно правильно ухаживать. И прически вам с дочкой сделаю, а то у этих прислужниц всегда криво получается. Стихи пишет ваша дочка?
— Да, — Тео-сан рассмеялась, — слагает что-то.
— Ну, вот и поэзией я с ней позанимаюсь, его светлость ценит, когда собеседник может поддержать изящный разговор. Я ведь до замужества тоже стихи писала, а потом, — Мияко-сан махнула рукой, — уж и времени на это не было. А у Марико-сан его достанет, на то и наложница, чтобы ничего не делать — темно-красные, красиво вырезанные губы чуть улыбнулись.
Дайчи-сан посмотрел на спускающихся к лодке людей, и, выйдя на берег, поклонился отцу.
— Вот, — рассмеялся Масато-сан, — это мой старший сын, Дайчи, Дэниел, если по-испански.
Познакомься, сынок — это священники, которые с нами поедут, и сеньор Хосе, он врач.
Юноша поклонился, и сказал изумленно: «Вы такой молодой и уже врач?»
— Мне двадцать один, — рассмеялся Хосе и пожал ему руку. «А вам сколько? Вы, наверное, ровесник мой? — спросил он, оглядев высокого, стройного юношу в черном кимоно с белыми журавлями.
— Мне шестнадцать, — вздохнул Дайчи-сан. «А вы мне расскажете про медицину, а то у нас в замок приходят лекари, но они все старые, монахи, и только отмахиваются, когда их спрашиваешь? Они травами лечат, — презрительно сказал юноша, — что можно травами вылечить?
— Многое, — усмехнулся Хосе. «В Индии, например, коноплей снимают постоянные боли, да и тут, у вас — знаете, наверное, греют особые точки на теле тлеющей полынью. Вообще, Дайчи-сан, восточная медицина — это целое, огромное, неизведанное поле, и я очень рад, что сюда поехал с отцом.
Дайчи ловко положил лодку в галфвинд и удивленно сказал: «У священников же не может быть детей».
— Джованни — мой приемный отец, — объяснил Хосе, и, обернувшись, помахал рукой священникам, что сидели на корме, — я сирота, он меня в Лиме подобрал.