"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Да, — сказала она, наконец, — я бы очень хотела помочь, спасибо вам, сэнсей.
Хосе поклонился и вежливо сказал: «Вы хотели меня видеть, ваша светлость?»
Даймё оглядел молодого человека с ног до головы и подумал: «Молод, конечно. Ну ладно, другого врача нет, а тянуть с этим не следует — мало ли что».
— Как ваши больные в городе? — спросил он, жестом приглашая юношу опуститься на татами.
«Возьмите чая, я хотел выпить его один, посмотреть на азалии, но приглашаю вас разделить это удовольствие со мной».
— Спасибо, — ответил Хосе и принял протянутую ему чашку. «Больных там достаточно, я теперь каждый день к ним ходить буду, пока мы здесь, с вашего разрешения».
— Разумеется, — отмахнулся даймё. «Вот что, — он помолчал, — ваш приемный отец говорил мне, что вы хороший врач».
— Ну, в общем, да, — согласился Хосе. «Я, конечно, еще молод…
— Мне надо, чтобы вы осмотрели одного человека, — резко сказал его светлость. «Я беру себе новую наложницу, уже скоро, ее мать, конечно, клянется, что у нее все в порядке, но это мать — они все, что угодно скажут, если есть возможность пристроить дочь в хорошее место».
Хосе помолчал и спросил: «Вы хотите, чтобы я с ней поговорил?»
— Не только, конечно, — удивился даймё. «Мне надо знать, что она способна рожать, и вообще, — он повел рукой…»
— Принято, чтобы при этом присутствовала мать, — спокойно проговорил Хосе. «Все же девушка, она будет стесняться..»
— Нет, — даймё поднялся, и юноша тут же встал, — я сам буду в комнате. За ширмами, разумеется, — добавил он, улыбаясь.
— Пойдемте, — велел он Хосе, — покажите там слугам, что вам нужно, а я пока велю послать за моим цветком сливы.
Марико-сан осторожно, оглядываясь, следовала за двумя охранниками. Масамунэ-сан ждал ее у входа в свой кабинет.
Девушка невольно оглядела свое простое, домашнее, светло-серое кимоно, и, поправив прическу, низко поклонившись, сказала: «Ваша светлость, простите, я не успела подготовиться…»
— Цветок сливы, что растет у горной хижины, так же прекрасен, как и тот, что видишь в императорском саду, — улыбнулся даймё. «Поскольку на следующей неделе я заберу тебя из дома отца, — Марико-сан отчаянно покраснела, и его светлость невольно рассмеялся, — мне надо удостовериться, что ты здорова и сможешь выполнять свои обязанности, как это и положено. Проходи, — дайме распахнул перед ней тяжелую дверь.
Девушка увидела красивого, невысокого, смуглого юношу в черном камзоле, что мыл руки в тазу и, едва слышно сказала: «Ваша светлость…»
— Совершенно нечего стесняться, — уверил ее даймё. «Хосе-сенсей врач, это его работа, а я, мой цветок сливы, побуду тут, — Масамунэ- сан указал на красивую, шелковую, расписанную цветами ширму, что стояла в углу комнаты.
— Но моя матушка… — пробормотала Марико-сан, — она же все рассказала вашей жене, ваша светлость. Вы же знаете..
— Я предпочитаю услышать это еще из уст врача, — коротко ответил даймё и зашел за ширму.
— Вы не бойтесь, пожалуйста, — ласково сказал Хосе, глядя на слезы в темных, миндалевидных глазах. «Я воспитанник отца Джованни, сейчас мы с вами тут быстро все закончим, и пойдем праздновать крещение вашего брата. Вы же много всего вкусного приготовили?»
— Много, — невольно улыбнулась девушка.
— Ну и славно, Вы вот так ложитесь, — Хосе указал на футон, — и приподнимите кимоно. Чуть-чуть.
«Бедная девочка, — невольно подумал он, вытирая руки. «Вы мне расскажите, — попросил Хосе, — что вы там такого на стол поставите, а то мне интересно. А я пока вас посмотрю.
Креветки будут?»
— Обязательно, — Марико взглянула на беленый, высокий потолок и поняла, что все еще улыбается.
Джованни приоткрыл перегородку и зашел в уже темную, освещаемую только луной, комнату. «Какая красная, — подумал он, — завтра, наверняка, ветер будет». Распятие висело в центре стены. Он опустился на колени, и, перебирая четки, подумал:
— Значит, жива Марта. Ну, слава Богу. И дети живы все были. Ах, Пьетро, Пьетро, вот и не увидимся мы с тобой, дай тебе Господь покой, введи тебя в сонм праведников. И брата твоего пусть примет к себе Бог, как сказано: «И возьму вас из народов, и соберу вас из всех стран, и приведу вас в землю вашу». Он перекрестился, и, опустив голову в руки, услышал сзади чье-то легкое дыхание.
— Простите, сенсей, — испуганно пробормотала женщина, — я думала, тут никого нет. Я хотела немного побыть одна, подумать, тут так тихо, так спокойно…
— Это вы меня простите, — Джованни поднялся и, ласково посмотрев на женщину, добавил: «Я вас с крестин запомнил, Мияко-сан, да?»
— Она поклонилась и тихо ответила: «Я не думала, что вы меня увидели».
— Ну как вас можно не увидеть, — вздохнул Джованни, глядя на мягкие, темные, уложенные в простой пучок волосы, на чудно вырезанные, темно-красные губы. От нее пахло вишней — тонко, едва уловимо.
— Вы плачете, — вдруг, подняв голову, сказала Мияко, и тут же спохватилась: «Простите, пожалуйста».
— Это ничего, — вздохнул Джованни. «Тео-сан мне рассказала, что умер ее отчим, давно, почти двадцать лет назад. Он был моим лучшим другом. И брат его умер тоже. Я молился за их души».
Мияко взглянула на него большими, темными глазами и вдруг сказала: «Давайте я тоже помолюсь, — чтобы вам стало легче».
— Спасибо, — ответил Джованни, и, заставив себя больше не смотреть на нее — вышел из комнаты.
Джованни посмотрел на лодку, что, наклонившись, скользила по озеру, и, обернувшись, коротко сказал: «Уезжали бы вы отсюда, Масато-сан. Это сейчас — не трогают вас пока, а придет время, Токугава станет сёгуном, и тогда христианам тут не поздоровится, поверьте мне».
Мужчина пожал плечами, и крикнул охранникам, что практиковались в стрельбе из лука:
«Так, сейчас отходим еще на двадцать шагов, и каждый делает еще пять выстрелов!»
— Простите, — он повернулся к священнику. «Мы ведь с его светлостью даймё больше десяти лет вместе, отец Джованни, и я ему еще в начале сказал, что веры своей не оставлю.