"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
А боль все продолжалась, ширилась, она потеряла счет времени, и очнулась только тогда, когда ощутила внутри что-то горячее, чужое, отвратительное.
Мужчина встал, и, не застегиваясь, велел, приставив к ее горлу шпагу: «На колени!»
— Посмотри, как следует, — издевательски сказал он. «И почисть, ну! Ртом, а не руками!»
Она подчинилась, чувствуя, как из нее что-то течет, скапливаясь в лужицу на полу.
— Если скажешь кому-то, — он наклонился, и пощекотал ее горло острием клинка, — им не жить.
Ну, ты знаешь, о ком я. Прощай, сестренка, счастливо оставаться».
Мирьям услышала, как захлопнулась дверь. Она еще немного постояла на коленях, раскачиваясь, а потом, преодолевая боль, пошла на кухню. Вода в тазу остыла.
Девушка вынула инструменты, и, разложив их на холсте, пошатнувшись, поставила таз обратно на треногу, что стояла в очаге. Подбросив в него дров, стерев слезы со щек, она стала ждать, пока вскипит вода.
— Ты иди спать, — велел Джон, глядя на клюющую носом в большом кресле у камина Констанцу.
— Но папа, — она подняла красные, заплаканные глаза.
— Я побуду с ним, — тихо ответил Джон, оглядывая огромный, уходящий ввысь зал, драгоценные шпалеры на стенах, выложенный мрамором пол.
«Хорошо папа слуг вышколил, — вздохнул он, — два раза в год тут бываем, а все равно — хоть сейчас заезжай и живи. Мы-то с Констанцей в Лондон вернемся, что нам тут делать? У нее там учителя, Мирьям опять же, — как всегда, вспоминая Мирьям, Джон почувствовал легкую тоску, и рассердился на себя: «А ну прекрати! Креститься она не будет, своей матери дочь, и хватит об этом. Не для тебя она».
— Я ему опиум предлагала, — хлюпая носом, сказала Констанца, — он отказался.
Джон вздохнул и погладил ее по голове: «Ложись, сестричка, на тебе лица нет. Пожалуйста.
Я в Лондоне все дела закончил, теперь буду тут, сколько потребуется».
— Не хочу, чтобы папа мучился, — Констанца разрыдалась.
— Ну, ты же помнишь, что врач сказал, — Джон присел на ручку кресла и привлек ее к себе, — он уже год с этими болями, он к ним привык. Он просто угаснет, и все, он не будет страдать.
Иди, отдохни хоть немного.
Она ушла, шмыгая, волоча за собой меховое одеяло, и Джон, перекрестившись, постучал в опочивальню отца.
— Третий день жгу, — раздался сухой смешок, — все сжечь не могу. Заходи.
Мужчина нажал на ручку двери. Джон сидел в огромном кресле, держа на коленях шкатулку с документами.
— Известный тебе адмирал де ла Марк, — бесцветные губы усмехнулись, — не всегда гвоздику для лондонских купцов возил. Мы с миссис Мартой, во время оно, кое-что из его знаменитого досье уже уничтожили, — Джон опустил морщинистые веки, — вот, заканчиваю. Письма от мертвецов мертвецам, милый мой. Да и я и сам уже, — он слабо махнул рукой.
— Папа, — Джон взял его холодные пальцы.
— Новый век, — рассмеялся старик. «Это я и Ее Величество еще живем, но вот, скоро и мы…, — он не закончил и зорко посмотрел на сына.
— Новый век, новые люди, но правила — те же, понял? Их не мы устанавливали и не нам их менять. Ставь благо страны превыше своего, не бойся указывать сюзерену на его ошибки, поменьше говори и больше, — слушай. Ну и не лезь на рожон, разумеется, — отец исподлобья взглянул на Джона и ласково сказал: «Улыбка у тебя материнская, красивей нее никто не улыбался».
Он посмотрел на шкатулку, и, захлопнув ее, заметил: «Оставшееся сложи в архив, там есть и полезные вещи. Далее, — он посмотрел на большой, черного дерева стол, и велел: «Вон те конверты подай».
— Ее Величеству и Якову я уже написал, — старик потер морщинистые пальцы, — с Яковом вы сработаетесь, он спокойный человек, разумный. Ну, о католиках мы с тобой говорили, следите, чтобы головы не поднимали, а будут пробовать — рубите безжалостно. Об этой авантюре Его Святейшества тоже не забывайте, хорошо, что Теодор там, в Польше, он проследит за всем.
— Теперь, — он порылся в конвертах и протянул сыну неприметный, без печати. «Открой».
Джон просмотрел записи, и потрясенно сказал «Папа…»
— Теперь об этом знают четыре человека, — старик сложил пальцы вместе, — ну, к утру останется три. Последнее, что мне сообщили, — Джон вдруг скривился, как от боли, и, заметив, как озабоченно подался вперед сын, отмахнулся: «Не сильнее обычного».
— Так вот, — продолжил разведчик, — из Гоа он поехал в Японию. Там, конечно, есть этот Уильям Адамс, но я ему никогда не доверял, и тебе не советую. Так что пока с Испанцем связи нет. Ну, он появится, рано или поздно, он человек умный. Как появится — вот это ему передашь, — отец протянул Джону сложенный втрое лист бумаги с розой Тюдоров на печати.
— Это очень щедро, — заметил Джон, прочитав.
— Он служил этой стране сорок лет, — сварливо заметил старик, — и он даже не англичанин. Это самое малое, что мы могли сделать. И, как появится, — не трогай его, пусть едет в деревню и копается в огороде, хватит с него уже.
— Миссис Марту используй с умом — она отлично развязывает людям языки, впрочем, как и ее брат. Ты подумай, кого потом в Париж ему на замену послать — Мэтью тоже не вечен, — старик чуть улыбнулся. «И помни — мы с Кроу одна семья, уж слишком многое нас связывает, так и будем дальше жить. Что с Германией, кстати? — спохватился отец.
— Все сделано, — ласково ответил Джон.
— Через пару лет привези ее туда, — приказал отец. «Сейчас мала еще. И на шифры ее посади, у нее голова светлая, дочь своего отца. Ну, о завещании моем ты знаешь, все исполнишь, — старик мимолетно улыбнулся, и, повертев в руках еще какое-то письмо, — маленькое, написанное изящным, женским почерком, — бросил его в огонь.
— А что у тебя с Лизой было, в Венеции, — внезапно сказал старик, глядя на горящую бумагу, — так вон, — он кивнул в камин, — знал я одну женщину, и сорок лет спустя она мне написала, что побоялась тогда. Вот оно как.