"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Поднимайте, поднимайте, — велела Мэри, чуть повернувшись к нему. Полуденное солнце было еще жарким и Генри увидел, как играют изумруды в золотом крестике.
— Я поднимаю, — сквозь зубы пробормотал мужчина.
— Я чувствую, — темная, тонкая бровь взлетела вверх и Мэри, потянувшись, встав на цыпочки, поцеловала его в губы — глубоко. Стрела ушла вверх, индейка, хлопая крыльями, снялась с ветки, и, покружив над ними, полетела куда-то в гущу леса.
Мэри расхохоталась, и он, бросив лук, целуя ее, сердито заметил: «Ну вот, я же говорил — из мушкета лучше. Иди сюда, — Генри подхватил ее на руки, и женщина, нежась под его поцелуями, положив голову ему на плечо, — ласково шепнула: «Я тебя научу, мой капитан».
— Да? — он прижал ее к стволу дерева. «Ну, тогда я тебя тоже кое-чему научу, дорогой мой врач. Например, тому, что не надо дразнить мужчину, особенно такого, как я».
— Это какого? — невинно поинтересовалась Мэри, опуская руку вниз. «Ах, — протянула она, — теперь понятно, какого мужчину. Ну, не буду, — женщина дрогнула ресницами, и он, не в силах оторваться от ее губ, тихо сказал: «Не надо, пожалуйста, иначе я не вытерплю».
— Не надо терпеть, — она, путаясь в крючках, расстегивала свой камзол. «Не надо! — согласился Генри, и они, не размыкая объятий, опустились на еще зеленую, мягкую траву.
— Три года, — сказал потом Гудзон, положив ее коротко стриженую голову себе на плечо. «Я уж думал, и не встречу никого больше. Сама понимаешь, во льдах, — он тихо рассмеялся, и поцеловал ее шею, — на это надежды мало.
Мэри приподняла голову и хмыкнула: «Я смотрю, капитан, три года ожидания даром не прошли». Женщина устроилась удобнее и Генри, почувствовав ее губы, застонал: «Только не останавливайся, Мэри, любовь моя, я прошу тебя, не останавливайся».
— Я, — сказала женщина, приподняв голову, облизнувшись, — только начала, дорогой мой Генри. Дай мне заняться тем, что мне так нравится.
Он протянул руку вниз, и усмехнулся: «Только если я займусь тем же самым, а то я смотрю — уже пора».
— А как же, — успела сказать она, а потом не было больше ничего — кроме ее сладкого крика, ее изящной, откинутой назад головы, ее шепота: «Еще, еще, пожалуйста, еще!»
— Сколько угодно, — Генри уложил ее на бок, и, наклонившись к ее уху, велел: «А теперь я поработаю, дорогая Мэри, а ты — можешь отдохнуть. Ну, если хочешь, конечно».
— Не хочу, — она ощутила его пальцы — длинные, ловкие, и рассмеялась: «Ты, наверное, узлы хорошо вяжешь».
— Я все хорошо делаю, — уверил ее Генри, и, целуя стриженый затылок, слыша ее стон, подумал: «Господи, спасибо тебе».
Она лежала у него на груди, и вдруг, приподняв голову, сказала: «А у меня четыре года».
Генри посмотрел в ее внезапно погрустневшие, большие глаза и осторожно спросил: «Ты ведь была замужем?».
Мэри помолчала, и, тяжело вздохнув, проговорила: «Я тебе расскажу».
Гудзон слушал, гладя ее по нежной спине, целуя тонкие пальцы, — один за другим, а потом, помедлил, прижав Мэри к себе, стерев слезы с ее лица. «Если бы я встретил тебя полгода назад, — наконец, сказал Генри, — я бы этого мерзавца лично забил плетью до смерти.
Медленно и мучительно. И не думай больше об этом, ради Бога, теперь мы вместе, и так будет всегда. Вообще, — он улыбнулся, — надо поворачивать в Плимут, любовь моя, и обвенчаться, как можно быстрее».
— Ты же хотел пойти дальше по реке, — удивилась Мэри. «Давай посмотрим хотя бы, до какого места она судоходна».
— Соблазняешь, — Генри усадил ее на себя и хмыкнул: «И не только рекой, как я посмотрю».
— А ты не смотри, — Мэри откинулась назад, и развела ноги — широко.
— Не буду, — улыбнулся он, и женщина, окунув пальцы в жесткие, просоленные волосы, подумала: «Господи, неужели и правда — все закончилось?».
— Что-то их долго нет, — озабоченно сказал Джон, глядя на золотой закат над дальними вершинами гор. «Папа же хотел с якоря до темноты сняться».
Энни прищурилась и толкнула его в бок: «Нет, вон, в лодку садятся».
Она пристально осмотрела мать, что вскарабкалась на палубу и хмыкнула: «Вы полдня охотились и только одну индейку принесли? Лучше бы мы с Джоном пошли».
Мэри покраснела и оглянулась на капитана Гудзона. Тот рассмеялся и, снимая с плеча птицу, сказал: «Дорогие дети, мы тут решили с миссис Мэри пожениться, и, надеемся, вы будете согласны».
Энни ахнула и бросилась матери на шею: «Я так рада, так рада, мамочка».
Джон улыбнулся и, поцеловав Мэри руку, сказал: «Очень, очень хорошо. Теперь у нас всегда будет свой врач, папа».
— А как же, — Гудзон наклонился и, ласково поцеловав девочку в лоб, заметил: «Ну, эту индейку можно прямо сейчас и зажарить, а ты, Джон, давай, распорядись, чтобы поднимали якорь. Мы идем дальше».
— Насколько дальше? — Энни вскинула блестящие, серые глаза.
— Настолько, — ответил Гудзон, — насколько хватит нашей жизни, дорогой мой второй юнга.
— Есть, капитан! — радостно ответила девочка и скатилась вниз по трапу.
«Полумесяц» чуть покачивался под легким ветром с запада. В ставни был слышен плеск рыбы в реке, меховое одеяло серебрилось под лунным светом. Она спала, устроившись у него под боком, и тихо, почти неслышно дышала. Генри поцеловал нежный висок и, закрыв глаза, подумал: «Вот и хорошо. Джон с первым помощником устроился, Энни в их каюте, а Мэри — со мной. И так будет всегда».
Мэри пошевелилась и сонным голосом спросила: «Ты тут?».
— Я всегда буду тут, — улыбнулся Генри, — ну, кроме вахт, конечно. Спи, любовь моя, спи спокойно.
Мэри поерзала, и, пробормотав что-то нежное, неразборчивое, прижавшись щекой к его руке — заснула, а он все лежал, держа ее в объятьях, не умея расстаться с ней даже на единое мгновение.
Часть девятая
Англия, осень 1609 года
Энни влетела в капитанскую каюту, и, тяжело дыша, крикнула: «Мамочка, Плимут на горизонте!».
Мэри захлопнула тетрадь, и, поднявшись, улыбаясь, поцеловала дочь: «Довольна?».