"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Нет, нет, что ты, — он осторожно взял ее руку. «Я сейчас пойду и поговорю с равом Шмуэлем насчет оказии в Данциг. А из Данцига они доплывут до Амстердама. Ты только не волнуйся, счастье мое, — он нежно погладил выпуклый живот. «Ты же носишь».
— Я всегда ношу, — жена внезапно улыбнулась, и на мгновение коснулась губами его щеки. «Я тебя люблю. Ну что ты стоишь, иди, там, на улице уже и нет никого».
Он нашел на сундуке свою шляпу, и приоткрыл дверь. Над Казимежем плыл колокольный звон — было время вечерни. Птицы метались над черепичными, темно-красными крышами квартала. Женщина стояла посреди двора, глядя на клонящееся к закату небо. Дочь — увидел рав Хаим, — прижалась щекой к ее руке, и что-то говорила — тихо, не отрывая глаз от лица матери.
Мужчина тяжело вздохнул, и, подойдя к ним, присев, ласково сказал: «Ты веди маму в дом, деточка. Все будет хорошо».
Мирьям присела на кровать, и, коснувшись руки пани Эльжбеты, тихо спросила: «Милая, а как там сыновья ваши? Как старший, Петя?»
Женщина лежала на спине, глядя в потолок, не отнимая руки, но и не двигая ей. Мирьям посмотрела в пустые, синие глаза и подумала: «Господи, да что же с ней случилось?
Оправится ли, хоть когда-нибудь?».
Ребенок заворочался и Мирьям вдруг, встряхнув головой, положила руку пани Эльжбеты себе на живот. Та вздрогнула, и еле заметно, мимолетно улыбнувшись, сказала: «Мальчик».
Мирьям наклонилась, и, поцеловав женщину в щеку, сказала: «Пани Эльжбета, вы не бойтесь. Мы вас в Амстердам отправим, с дочкой, а оттуда — в Лондон поедете. Там ваша матушка, вся семья ваша. И пан Теодор потом туда вернется, деток своих увидите.
Выздоровеете, обязательно!».
Она все держала руку женщины, а потом вспомнила русскую колыбельную, что пел ей отец.
Котик, котик, коток, — тихо запела Мирьям.
Котик, серенький хвосток, Приди, котик, ночевать.
Нашу Лизоньку качать…
Пани Эльжбета лежала, не двигаясь, и Мирьям ласково сказала: «А теперь глаза закрывайте, и спите спокойно. Доброй вам ночи».
Женщина послушно опустила веки, а Мирьям все сидела, глядя на нее, чувствуя, как ползут у нее по щекам слезы.
На лестнице было сумрачно и Элияху, выходя из спальни младших, не сразу заметил девчонку, что сидела, прислонившись к стене.
— А ну быстро спать! — сказал он покровительственно. «Поздно уже, все в кроватях, и тебе пора».
— Смотри, что у меня есть, — горячим шепотом сказала девчонка, поманив его к себе.
Мальчик присел рядом и увидел в полутьме тусклый блеск золота. Кинжал был маленьким, — как раз под руку ребенка, ножны были украшены изящной фигуркой рыси с глазами из самоцветов, и Мария гордо сказала: «Это мой ножик. Я с ним сначала играла, а потом, когда мы в Львове были, увидела, как таким человека убили. Ну, там, — она махнула рукой, — на улице. Я его никому не показываю, — она коснулась нежным пальчиком острого лезвия.
— И очень правильно, — подросток погладил ее по голове. Девочка замерла под его рукой и вдруг улыбнулась: «Мы с твоей мамой говорили, она мне рассказывала о семье вашей. Моя бабушка — тебе кузина, только неродная. Так что мы родственники».
— Очень дальние, — весело ответил мальчик. «Ты умылась хоть?».
Мария кивнула и грустно сказала: «Я все умею. Маме же все говорить надо, а иначе…, - она вздохнула, и, помолчав, спросила: «Хочешь, я тебе сказку расскажу? Я много знаю, мы ведь с нищими ходили, я у них научилась».
— Давай лучше я тебе, — Элияху вдруг рассмеялся: «У меня десять младших братьев, я тоже много сказок знаю. Я тебе расскажу про мудрого царя Соломона, хочешь?»
Девчонка кивнула, и, — не успел он опомниться, — привалилась куда-то ему под бок. Мальчик пощекотал ее и таинственным голосом начал: «Был у Соломона чудесный червь, носивший название "Шамир"….
Мирьям отложила книгу и прислушалась. Дверь опочивальни тихо заскрипела и Хаим, появившись на пороге, виновато сказал: «Ты прости, мы с равом Шмуэлем засиделись, он мне вопрос задал, из Талмуда, ну, сама понимаешь….
— Понимаю, — женщина улыбнулась. «Все спят уже, ты, если голоден, скажи, я встану, соберу тебе что-нибудь. Завтра, когда с мальчиками на молитву пойдешь, возьмите завтрак — на кухне все для вас сложено».
— Нет, нет, что ты, не вставай, — Хаим присел на ее постель. «Жена рава Шмуэля нас покормила». Он посмотрел на жену, и, как всегда, подумал: «Господи, ну за что мне такое счастье? Как я ее люблю, как люблю».
Он прижался губами к мягкой, белой щеке и тихо сказал: «Нет пока оказии в Данциг».
— А куда есть? — жена отстранилась и зорко взглянула на него.
Мужчина помялся, и, смотря куда-то в пол, ответил: «Рав Шмуэль мне сказал, что с обозом войска короля Сигизмунда едет много наших торговцев. Туда, — он махнул рукой, — на Смоленск, и на Москву».
В опочивальне повисло молчание, и Хаим, наконец, сказал: «Там у ворот опять собрались.
Со свечами стоят, молятся. Мирьям, нельзя так рисковать, у нас ведь дети».
Жена помолчала и, тряхнув иссиня-черными косами, сказала: «Нельзя их отпускать одних, Хаим». Она подвинулась и рав Горовиц, устроившись рядом, обняв ее, ответил: «Я знаю, милая».
— Ты поспи, — Мирьям поцеловала его в лоб. «Поспи, а завтра к обеду вернешься, и придумаем что-нибудь».
Рав Хаим кивнул и сам не заметил, как задремал, положив голову на мягкое, пахнущее свежестью, такое знакомое плечо.
В медном тазике, поставленном на грубый табурет, пузырилась мыльная вода. Полуденное солнце заливало серые камни двора, младшие, — Мирьям оглянулась, — играли у высокого забора, из-за которого доносился гул людских голосов.
— Еще больше народу с утра пришло, — подумала Мирьям и посмотрела на пани Эльжбету, что сидела на крыльце, закрыв глаза, подставив лицо солнцу. «И ведь выходили они с Марией, говорила она им что-то, а все равно — идут. Вроде там, у Мариацкого костела ребенок какой-то был больной, в толпе, мать его в церковь принесла, а как пани Эльжбета на него посмотрела — выздоровел. Отправить бы их отсюда, быстрее».
Мария, что складывала выстиранное белье, тихо спросила Элишеву: «А где твой брат?»