"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Портниха ушла в соседнюю комнату, а Элишева Горовиц, еще покрутившись перед зеркалом, встряхнула длинными, каштановыми косами и села на ручку кресла матери.
— А какой он, этот сын рабби Меира? — спросила девушка. «А то мы уже, — она посчитала на пальцах, — пять лет обручены, а я его и не видела даже. И почему свадьба будет здесь, у нас, в Кракове, а не в Люблине, принято же у жениха в общине ее устраивать?
— Потому что, — рассмеялась мать, — у них четверо детей, да и то, — твой муж, будущий — самый младший, остальные и женаты уже, или замужем, а у нас — двенадцать, и тринадцатый осенью появится, — Мирьям Горовиц погладила себя по животу.
— Или тринадцатая, — не удержалась дочь.
Мать только махнула рукой. «Э, милая, я уж поняла, что кроме тебя, другой дочки у меня не будет. Ну, на все воля Божья, конечно, — она улыбнулась и добавила:
— Так что понятно — легче им в Краков приехать, чем нам — в Люблин. А муж твой будущий, — она задумалась, — Шимон Зеев, — красивый мальчик, высокий, волосы, как у тебя — каштановые, а глаза темные. И способный, ну, да понятно, отец его вон — на всю Польшу славится своим умом.
— Наш папа тоже, — капризно сказала Элишева. «Вон, сколько книг он уже написал, и еще пишет. А ты папу в первый раз тоже — только перед свадьбой увидела? — девушка подвинулась ближе и положила голову на плечо матери.
— Не совсем, — та чуть прикрыла прозрачные, большие, серые глаза.
— Меня же из Святой Земли в Польшу привезли, как раз после Суккота, а на Хануку мы с папой поженились. Я у родственников его жила, меня твоя бабушка Хана-Бейла, покойная, опекала, ну, иногда видела его на улице, не с закрытыми глазами же мне было ходить! — Мирьям неожиданно звонко рассмеялась и подумала, как всегда, с привычной болью в сердце:
— И Теодора тоже видела. Господи, как там мой сыночек, пани Эльжбета написала, что они на Москву вернулись, а там война. Не случилось ли чего с ними. Петром его крестили, как уезжали они в Италию, годик ему был, я как раз Элишеву родила. Господи, шестнадцать лет ему сейчас, взрослый мальчик уже.
— Мама, ты что? — озабоченно спросила девушка. «Что случилось? Плохо чувствуешь себя?»
— Хорошо, — вздохнула Мирьям и подтолкнула дочь: «Вставай, шубку принесли, а потом тебе еще платья из приданого примерять надо».
Портниха накинула на плечи девушки короткую, светлого бархата, отороченную соболем шубку, и умильно сказала: «Ох, и красавица дочка ваша, пани Горовиц, ну да понятно — в кого. Обувщик там пришел, ждет».
— Ну, пани Ядвига, давайте сначала с платьями закончим, а потом и обувью займемся, — распорядилась Мирьям.
Портниха посмотрела на нее и подумала:
— Господи, тридцать четыре года, двенадцать детей родила, — а будто девчонка — грудь высокая, бедра узкие. Я-то на нее десятый год шью, знаю. Одиннадцать мальчиков, вон, в квартале еврейском говорят, что если она у какой женщины в доме на кровать присядет, та непременно родит, этим же годом, и обязательно мальчика.
Элишева прижалась белой щекой к бархату шубки, и, томно прикрыв темно-серые, обрамленные длинными ресницами глаза, сказала: «Скорей бы замуж!»
Портниха и Мирьям рассмеялась, — в один голос, — и женщина велела: «Ну, давайте, пани Ядвига, несите остальные платья».
Когда они вышли на жаркие, нагретые августовским солнцем, булыжники Рыночной площади, Мирьям, подхватив шелковые, серые юбки, прищурившись, сказала: «Смотри-ка, у Мариацкого костела какая толпа, и еще вон, от Суконных рядов бегут. Кричат что-то».
Они подошли поближе, и Мирьям вежливо спросила у какой-то женской спины: «Что случилось, уважаемая пани?»
Низенькая, полная женщина обернулась и восторженно сказала: «Блаженная, пани! Говорят, она в Ченстохове детей вылечивала, и будущее тоже предсказывает!»
— Идолопоклонники, — еще слышно проговорила Мирьям дочери. Та презрительно сморщила нос, и мать велела: «Пошли, посмотрим, как там мальчики справляются, все же с утра нас дома не было».
Мирьям, было, повернулась, но застыла, услышав звонкий, детский голос: «Блаженная пани Эльжбета совершила чудо в Ченстохове, исцелив больного ребенка, о чем свидетельствует письмо настоятеля монастыря Ясной Горы! Подайте на пропитание блаженной, Иисус и Дева Мария не оставят вас своими милостями!»
Собеседница Мирьям перекрестилась, и, достав из бархатного мешочка серебряную монету, толкнула Мирьям локтем: «Пойдемте, пани, вон, девочка ходит, подаяние собирает».
— Мама! — прошипела Элишева, но Мирьям уже проталкивалась через толпу.
Она замерла, увидев невысокую, стройную женщину в опрятном синем платье и светлом платке. Та стояла, опустив руки, рядом со стеной Мариацкого костела. Каштановые косы, спускались на спину, синие, как небо, глаза, смотрели куда-то вдаль.
— Пани Эльжбета — тихо проговорила Мирьям. «Пани Эльжбета!»
— Блаженная пани Эльжбета, — согласился снизу детский голосок. «Подайте, пани, на хлеб для блаженной, и да поможет вам Господь».
Маленькая девчонка в таком же синем платье, вскинула на Мирьям большие глаза, и со значением потрясла серебром в холщовом мешочке.
— И да поможет вам Бог, — настойчиво повторила девчонка.
Мирьям похолодевшими пальцами нашла монету в своем кошельке, и, опустив ее в мешочек, сглотнув, спросила: «А ты кто?»
Девчонка пожала плечами. «Дочь ее, Мария. Благослови вас Господь, пани». Она вывернулась из-под руки Мирьям, и звонко, — так, что даже голуби, курлыкавшие на площади, затрепыхались и встали на крыло, — закричала: «Благотворящий бедному дает взаймы Господу! Творящие милостыню будут долгоденстовать!»
Блаженная вдруг протянула руки вперед и запела нежным, тихим голосом — толпа сразу же замолкла.
— Maryjo placz, bym w Twoich lzach Odnalazl czastke mych codziennych spraw Ufajac tak powierzam sie W cierpieniu spraw, by Bog umacnial mnie.— «Слезы матери», — вспомнила Мирьям. «Это ведь так и называется, «Слезы матери».
Господи, что же с ними случилось, бедными?
Она решительно тряхнула укрытым кружевным чепцом головой и, найдя в толпе девчонку, присев, сказала: «Где твой отец? Где братья?»