Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
«Ну не будет же он убивать Мэтью при детях? Не будет. И вообще — как-то не принято тыкать шпагой в людей за обедом».
— В общем, я его не убил, — хмыкнул Степан, сплетя длинные пальцы. «Ну, мы, конечно, друзьями быть не собираемся, но Матвей Федорович, конечно, уж не тот, что был раньше.
Как раз следующей весной он на Москву едет, разузнавать все. Он Марфу заберет, Никита Григорьевич, здесь ему доверять можно», — Да и ты, Степа, уж не тот, что был, — ласково сказал Судаков. «Прав я?»
— Конечно, — согласился
Судаков взглянул на закат, что окрасил равнину на западе золотым сиянием, и улыбнулся:
«Пойдем, зять, но много не ешь — Фейге столько еще наготовит, в честь приезда вашего, что нам этого, чувствую, до свадьбы хватит».
Никита Григорьевич прошел в комнаты, а Степан, подойдя к жене, обнял ее, и, прижавшись щекой к покрытым платком локонам, сказал: «Ну вот, как я и говорил — все хорошо». Эстер тихо, спокойно дышала под его рукой, и они чуть-чуть помолчали, глядя вдаль, туда, где опускалось солнце.
Мирьям развлекала маленькую, сидя на расстеленном по земле плаще Эстер. Женщины стирали в большом деревянном корыте.
Фейге разогнулась, вытерев пот со лба, и внимательно посмотрела на дочь.
— И вот он тебя прямо из огня выхватил? — удивленно спросила Фейге. «Смелый человек твой муж, ничего не скажешь. Погоди, — она приостановилась, держа на весу мокрые руки, — но, если тебя жгли, то и Давида должны были?».
— Нет, — неохотно ответила Эстер, не поднимая глаз. «Меня первой арестовали, на меня служанка наша индейская донесла».
— И что же это она на тебя донесла, дочка? — прищурилась Фейге. «Уж зная тебя, не поверю я, что ты ее била, или еще что — ты на человека никогда руки не подымешь».
Эстер покраснела и пробормотала что-то.
— А ну рассказывай, — велела мать, наклоняясь над корытом, и добавила: «Надо будет одежды для Мирьям пошить, у меня от сестры твоей младшей много детского осталось, а то она вон — растет, не угонишься за ней. Завтра и начнем. Ну, что молчишь-то? — мать испытующе посмотрела на дочь.
Эстер глубоко вздохнула, и, встряхивая выстиранное белье, развешивая его на веревке, начала говорить.
— Да, — задумчиво сказала Фейге потом, выливая воду из корыта. «Ну, ты сватам-то об этом не рассказала, надеюсь?».
— Нет, конечно, — удивилась Эстер. «Объяснила, что убили его, в перестрелке, и все. Зачем им все знать?».
— Незачем, — согласилась Фейге. «Это ж стыд, какой. Хотя, — она помедлила, — наверняка в Испании не одна такая история была. А что с ребенком-то? — забеспокоилась женщина. «С Иосифом? Три годика ведь всего, как он без матери- то будет?»
— Тот священник, итальянец, Джованни, сказал, что позаботится о нем, — мягко проговорила дочь. «Он хороший человек, мама, очень
— В приют отдаст бедное дитя, и все, — зло сказала Фейге. «И зачахнет там ветвь от ствола Израиля».
— Ну, — Эстер подняла бровь, — все же мать его не еврейка была.
— Не так-то много нас на свете, дочка, чтобы детьми-то разбрасываться, — горько сказала Фейге. «Что ж ты его с собой не взяла-то? Вырастили бы, что нам лишний рот. А так — она вздохнула, — может, и умер-то бедный сирота уже».
— Она есть хочет, — крикнула с плаща старшая Мирьям. «Инжир уже съела, еще просит».
— Пойди ей грудь-то дай, — подтолкнула Фейге дочь.
Вернувшись с маленькой Мирьям, что удобно устроилась у нее на руках, глядя на вечернее, прозрачное небо, Эстер вздохнула: «Хорошо как тут у вас, жалко уезжать будет».
— Ну и оставайтесь, — бабушка нагнулась и поцеловала внучку в мягкую щеку. «Что вам в этом Амстердаме?».
— Ворон без моря не может, мама, — мягко сказала Эстер. «Такой уж он человек. Да и я тоже — я же в медицине уже хорошо разбираюсь, пойду в акушерки, не дома же мне сидеть».
— Точно, — согласилась мать. «Я еще во время оно говорила, на тебя глядя, — эта на одном месте не останется, ты уж и тогда егоза была. Ну, пошли, на стол накроем, скоро уж и отец твой вернется».
— Скучаю я, — пожаловалась Эстер, прижав голову к мягкому плечу матери. «Уже месяц я его не видела, и неизвестно, когда все это закончится. И отец ничего не говорит».
— И не скажет, не знаешь, что ли, отца своего? — ворчливо отозвалась мать. «А что зять мой тут не живет, и не ходит сюда — так сама знаешь, по-другому нельзя».
Эстер только вздохнула, и поцеловала мягкие, темные кудри заснувшей Мирьям.
— В общем, — рабби Алших поднял голову и внимательно посмотрел на Степана, — должен сказать, вы недурно подготовились.
Мужчины говорили по-испански.
— Случай, конечно, — кто-то из сидящих за столом стариков помедлил, подыскивая нужное слово, — непривычный для нас, уважаемый сеньор. Сами понимаете, не так уж часто подобное случается.
Ворон молчал, разглядывая птиц, что летали вокруг расклеванных плодов инжира, лежавших на серых камнях во дворе. «Какая тут осень славная, — вдруг подумал он. «Петька рассказывал про Тоскану — похоже на нее».
— Вам сколько лет? — вдруг спросил Алших.
— Пятьдесят два, — неохотно ответил Степан.
— Ну, — заметили с края стола, — вы юноша еще, у вас все впереди. Торопиться некуда, поживите тут, поучитесь, годика через три-четыре вернемся к этому разговору.
— Я, — изысканно вежливо ответил Ворон, — уже полтора года учусь. Был бы я один, уважаемые господа, я бы ни в коем случае с вами спорить не стал, а прямо сейчас встал бы и вернулся к занятиям. Вы же сами читали письмо от моего учителя из Амстердама.