Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
В дерне была вырезана дверь — вровень с вершиной холма. Мужчина спустился вниз по лестнице, сделанной из китовых позвонков, и вдохнул сырой запах человеческого пота и тюленьего жира.
Фонари еле мерцали. Люди дремали, и только на возвышении, прикрытом шкурами, сидел, скрестив ноги, кто-то бодрствующий.
— Ну что? — спросили у мужчины, когда он, миновав нары, что громоздились по стенам дома, подошел ближе.
— Шторм не утихает, — Арлунар сел рядом с вождем и погрел руки, протянув их к фонарю.
— Так сделай что-нибудь! — резко сказал
— Я просил духов, — ответил шаман. «Буду еще».
— У нас припасы заканчиваются, — старик взглянул в глубину землянки. «Я велел с завтрашнего дня не тратить жир на освещение. Все равно еды нет, какая разница, как умирать — при свете, или так».
— Никто не умрет, — резко сказал шаман и поднялся. «Ты понял, старик, — никто не умрет».
— Ты тут не живешь, — усмехнулся вождь. Длинные, вытянутые мочки старческих ушей были украшены серьгами из морских раковин, нос — проколот костью. Арлунар посмотрел на причудливые татуировки, извивающиеся по впалым щекам, и промолчал.
— Ты приходишь, когда хочешь, и уходишь — неизвестно куда, — кисло сказал старик. «Где рыба? Тюленей зимой тоже не было, сам знаешь. Если мы не выйдем в море, то скоро будем, есть трупы собственных детей. Почему духи на нас злятся?
— Откуда я знаю? — шепотом сказал Арлунар. «Я не ем вашу еду, не сплю с вами в одном доме — мне этого нельзя. Я делаю все, чтобы духи были довольны, и прошу их, каждый день прошу. Погодите еще немного».
— Когда я был мальчишкой, так было две зимы подряд, — задумчиво, глядя вдаль, произнес старик. «Трупы лежали на берегу, и никто их не хоронил — не было сил. А потом, — он помедлил, — все стало понятно. Ветры стихли, рыба вернулась, летом мы запасли достаточно еды».
Арлунар, молча, поднялся, и, уже, у выхода, обернувшись, проговорил: «Шторм скоро закончится».
Старик следил за ним маленькими глазами, спрятавшимися в складках отвислых, украшенных синими узорами, век.
Шаман поднялся на вершину холма и вдохнул резкий, напоенный солью ветер. Он пригибал человека к земле, и заставлял его хвататься за грудь — казалось, что ураган, ворвавшись в горло, разнесет его на клочки.
Он достал из-за пояса маленький, рыбьей кожи бубен, обшитый ракушками. Под напором ветра они беспорядочно звенели, перекликались, и Арлунар, прислушавшись, уловил в их звуках что-то тревожное.
Шаман встряхнул бубном и, подняв голову, надвинув на лицо деревянную шапку, — так, что было видны только сделанные в ней прорези для глаз и рта — обведенные яркой охрой, — запел.
Потом он, вздохнув, убрал бубен и постоял, ощущая на лице ветер. Он, казалось, стал еще сильнее. Тучи надвигались ближе, и соседний остров — скала, что была покрыта ковром свежей травы, уже почти скрылась с глаз.
Его каяк был спрятан меж больших камней, так, что сверху, с обрыва, лодку и вовсе не было видно. Между островами простиралась полоса бурлящей, ледяной,
Сидевшие на мелкой гальке пляжа чайки с шумом взвились вверх. Он вытащил каяк на берег и пошел наверх — туда, где в дерне едва виднелась вырезанная дверь.
Внутри было сухо, чисто и пахло какими-то травами. Женщина — высокая, темноволосая, в кожаном халате, спала под шкурами. Мальчик справа, чуть заметно пошевелился, и, припав русой головой к плечу матери, что-то пробормотал.
Второй ребенок — с черными, прямыми, длинными волосами, смуглый, еще по-младенчески пухлый, свернулся клубочком, засунув палец в рот.
Арлунар сел рядом, и долго смотрел на них, вытащив из-за пояса парки костяной, острый, украшенный искусной резьбой кинжал.
Ей снился шторм. Не здесь, там, на юге, где волны — темно-зеленые, с белыми гребнями, бросали и вертели лодку так, что Данилка, испуганно приникнув к ней, громко, отчаянно заплакал.
«Все хорошо», — сказала Федосья, наклонившись, дав ему грудь. «Все хорошо, милый».
— Ветер поменялся, — Волк выругался сквозь зубы. «Нас относит к северу». Земля была видна на востоке — тонкой, темной, едва заметной на горизонте полоской.
— Попробую все-таки ее развернуть, — Волк наклонился за веревкой, но тут огромный вал накрыл шлюпку. Федосья уцепилась за мачту, прикрывая одной рукой сына. Волна схлынула и она, открыв глаза, увидела, что палуба — пуста.
Парус хлопал под сильным ветром, и Федосья, оскальзываясь на досках, отчаянно закричала: «Волк!»
Вокруг ревели волны, рыдал ребенок, а она, сцепив, зубы, поднялась, схватила канат и закрепила парус. Лодку несло вдаль — неудержимо, стремительно.
Она проснулась, приподнявшись на локте, и вытерла лицо. Каждый раз, во сне, она видела его — среди волн, исчезающего где-то там, на горизонте, где таяла в тумане земля. Каждый раз она протягивала руку, стремясь схватить его пальцы, что скребли по борту лодки — и каждый раз не могла дотянуться.
Данилка спокойно спал. Девочка зашевелилась, чуть похныкав, и Федосья, притянув ее к себе, дала ребенку грудь. Она сразу же засопела — довольно, сыто, и женщина, подняв глаза, увидела Арлунара.
— Все хорошо, — улыбаясь, сказала Федосья. С осени, видя его почти каждый день, она так и не привыкла к бесстрастному, смуглому лицу. Он был чем-то похож на батюшку — только выше и шире в плечах.
Мужчина убрал кинжал, и, глядя на нее, ответил: «Нет».
Данилка, сидя на расстеленной шкуре, смотрел, как Арлунар вырезает из кусочка плавника маленькую лодку.
— Дай, — потянувшись, попросил мальчик. «Дай я сам».
— Острый, — озабоченно сказал шаман, и, взяв маленькие руки ребенка в свои, осторожно, аккуратно помог ему. «Вот так, — Арлунар улыбнулся, и Федосья вздрогнула — его лицо вдруг изменилось, стало мягким — на единое мгновение.