Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
В парке было холодно, северный ветер закручивал сухие листья на мерзлой, коричневой траве. «Не надо, мистер Майкл, — сказала она тихо, отвернувшись, глядя на тусклое, зимнее небо. «Не надо, я люблю своего мужа и всегда буду ему верна».
Он помолчал и вдруг усмехнулся: «Когда-то давно, мадам, я сказал одному человеку: «Грех изменять жене своей юности». А сейчас, как видите, сам — не могу справиться».
— Это одиночество, — она все не смотрела в его сторону. «Я знаю, у меня тоже так было. Когда, кажется, что уже никогда, ничего не
Мирьям вдохнула его запах — кедр и какие-то травы, свежие, чистые, — и решительно продолжила: «Только не надо, мистер Майкл. Если бы вы меня любили, и я вас — тогда все было бы по-другому. А так, — она увидела его руку на эфесе шпаги и подавила в себе желание коснуться его ладони, — так, — не надо».
— Я вам письмо принес, — сказал он. «Если вдруг, мадам, вы что-то, хоть что-то…, - он не закончил и, тряхнув белокурой, непокрытой головой, добавил: «Простите меня».
— Да, — подумала Мирьям, глядя в его голубые, сверкающие, обрамленные морщинами глаза, — это был он. Ну, о ком Констанца мне говорила. Теперь я понимаю. Он ведь меня уже видел — когда миссис Тео умирала. Тогда он и не замечал меня. А теперь, — она заправила под чепец выбившуюся каштановую прядь, — теперь все иначе.
Мужчина все смотрел на нее, — чуть сверху, и Мирьям вдруг представила себе широкую, огромную постель, жаркий огонь камина и его — совсем рядом. «Нет, нет, — она сжала зубы, — нет, нельзя, не смей».
— Я напишу ответ, — сказала она, приняв маленький конверт. «До встречи, мистер Майкл».
Мирьям положила письмо в бархатный мешочек, и, не оборачиваясь, пошла по аллее, обсаженной голыми, облетевшими шелковицами.
Женщина скомкала бумагу, и, бросив ее в камин, взяв кочергу, — затолкала подальше, к мраморной, покрытой копотью задней стенке.
На овальном столе орехового дерева горели серебряные подсвечники.
— Ешьте пироги, — озабоченно сказала донья Хана. «Я хочу всю муку извести, каждый день пеку».
Мирьям отрезала себе кусок пирога с курицей и сказала: «Я вам помогу убраться, донья Хана, уже на следующей неделе начинать надо».
— А там уже Иосиф вернется, как раз к празднику, — весело сказал дон Исаак, откидываясь на спинку большого кресла. «Представляешь, Моше, его докторскую диссертацию уже издали в Италии и будут переводить на французский, немецкий и английский».
— Жаль, Давид до этого не дожил, — вздохнула донья Хана. «Вы пейте вино, пейте, половина ящика осталась из тех, что на Хануку со Святой Земли прислали. Тоже все допить надо».
— Очень вкусное, — похвалил Энрикес. «Донья Мирьям, хотите еще?»
— Спасибо, — вежливо сказала она, указав глазами на свой бокал.
Донья Хана посмотрела на лицо девушки и нежно заметила: «Да не волнуйся ты так, милая, правильно Моше говорит, — как ветер спадет, они и причалят. Конечно, ты сестру и не видела вовсе — понятно, что переживаешь».
— Прекрасная девушка донья Белла, — заметил капитан. «И смелая очень. Жаль, конечно, что женщинам нельзя морским делом заниматься — из нее бы вышел отличный капитан. А как там донья Ракель? — спросил он, накладывая себе еще мяса.
Дон Исаак улыбнулся: «Двойню родила, мальчика и девочку».
— А следующим годом — донья Хана лукаво посмотрела на Мирьям, — и мы праздновать будем, да, внучка?
— На все воля Божья, бабушка, — улыбнулась она, и, выпив вина, поймала взгляд Энрикеса — жадный, настойчивый.
В дверь постучали, и Мирьям, поднявшись, развела руками: «Прошу прощения, наверняка, это вызов».
— Я провожу донью Мирьям, — капитан тоже встал. «Провожу и тут же вернусь».
На пороге мялся человек с фонарем в руках. «Я сейчас, — сказала ему Мирьям, и, закрыв дверь, потянувшись за своим плащом, — сдавленно ахнула.
Он обнял ее — сильно, грубо, — и прижав к стене, целуя, сказал: «Я подожду, когда ты вернешься, и приду к тебе ночью».
Мирьям попыталась оттолкнуть его и шепнула сквозь зубы: «Оставьте меня, это грех, я замужем, оставьте немедленно!»
Она почувствовала руку Энрикеса на своей груди и услышала сверху озабоченный голос дона Исаака: «Все в порядке, внучка?»
— Да, — спокойно отозвался капитан, — донья Мирьям уронила свои записи, но мы их уже нашли.
— Пустите! — она, наконец, высвободилась, и, накинув плащ, распахнув дверь, подхватив свою сумку — выбежала в темную, дождливую ночь.
Энрикес постоял на пороге, глядя, как она садится в лодку. «Грех, — усмехнулся капитан. «Ну, донья Мирьям, я знаю, как вас добиться. Не хотите по-хорошему, будет по-другому».
Он встряхнул головой и, улыбаясь, пошел в столовую.
Белла взбежала на палубу и сразу увидела бабушку — та стояла у борта корабля, вглядываясь в плоские земли по обе стороны канала.
Вокруг был только влажный, белесый туман, слышно было, как где-то вдалеке мычат коровы. Белла прищурилась, и увидела длинную, узкую лодку, что ждала у выхода из маленького канала. Голландец, сидевший на носу, с шестом в руках, подождал, пока пройдет корабль, и, оттолкнувшись, снялся с места.
Впереди, — Белла увидела, — было еще одно пространство воды. «Это все еще море? — спросила она, подойдя к бабушке.
Та улыбнулась, поправив, шерстяной берет на голове девушки. Отросшие, по плечи, каштановые волосы падали на темный, короткий плащ Беллы.
— Это Эй, — ответила Марфа, — кутаясь в накидку — цвета старой меди, отороченную рыжей лисой, — залив. Там, на берегу, Амстердам и стоит. Тебе понравится, — женщина улыбнулась.
Бронзовые птичьи перья на ее берете, задрожали под легким ветром и Белла вдруг спросила: «А какая она, моя сестра?»
— Очень красивая, — ответила Марфа. «Тоже высокая, как ты, и волосы такие же — ну да они у вас у всех такие, в отца. А глаза у нее карие. И муж у нее — прекрасный человек, врач, очень способный, он воспитанник дяди Джованни, в Новом Свете родился, в Лиме».