Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
Юноша отчаянно покраснел: «Мне Никифор Григорьевич о вас рассказывал, да. Говорил, мол, жаль Михайлы Даниловича нету — он бы тут быстро порядок навел».
Волк скинул камзол, и, засучив рукава льняной рубашки, прислушавшись — из-за двери опочивальни доносился низкий, страдальческий стон, ответил: «Засим на Москву и еду, Илья Никитич, а то непорядок получается — надо дела по-людски завершить».
— Ну, где же он? — донесся до него измученный голос жены, и Волк, еще раз перекрестившись, шагнув в комнату, сказал: «Тут,
Марфа подняла голову и улыбнулась: «Мы тут с Мирьям шли кофе попить, а пришли — к самым схваткам».
— Ну и пейте, — велел Волк, обнимая жену за плечи. «И Хосе с собой забирайте, а мы тут вдвоем побудем».
Врач хмыкнул: «Ну, все идет как надо, поэтому и правда — можно их оставить пока».
— Все идет отлично, милая, — Мирьям наклонилась над Мэри, что сидела на краю кровати.
«Если что — муж твой позовет нас».
Та закивала белокурой головой, и, схватила Волка за руку — крепко. Когда дверь закрылась, Мэри, тяжело дыша, сказала: «Я тут, пока их ждала, все отперла и ящики выдвинула. Как хорошо, что ты пришел».
— И никуда не уйду, — сказал Волк, поднимая ее с постели. «Пойдем, погуляем, тебе легче будет». Мэри вдруг замерла, и, застонав, нагнувшись, сказала: «Нет…, не попить им кофе…, Зови!»
Он едва успел усадить ее обратно, как Мэри крикнула: «Быстрей!»
Вернувшийся Хосе осмотрел ее и, взглянув на Волка, улыбнулся: «Вот сейчас и увидим, кто это. Иди, — он кивнул, — подержи ее сзади».
Волк положил ладонь на высокий, белый лоб и шепнул: «Еще чуть-чуть, вот, все здесь, и матушка твоя — тоже. Я люблю тебя, я так тебя люблю».
Мэри застонала, и он услышал откуда-то снизу сильный, жадный младенческий крик. Хосе вытер ребенка, и, перерезав пуповину, усмехнулся: «Держи. Четвертый сын».
Мальчик был небольшой, изящный, с белокурой, еще влажной головой. Он поморгал синими, туманными глазками, и Волк, положив его в руки жены, ласково коснувшись светлых завитков на маленьком затылке, шепнул: «Я вас люблю. Ну, маленький Анри, — он улыбнулся, — вот, ты и дома».
На кухне пахло кофе. Марфа потрогала серебряный кофейник и хмыкнула: «Так быстро, что еще не остыл. Я смотрю, Михайло Данилович, — она подвинула ему чашку, — от тебя одни мальчики получаются».
Он рассмеялся, и, потянувшись, закинув руки за голову, ответил: «Четыре сына, три падчерицы, внуков шестеро. Я вас догоняю, Марфа Федоровна. А что вы насчет мальчиков говорили, — он красиво, легко улыбнулся, — это мы с Марьей Петровной проверим еще, обещаю вам».
— Вам сие занятие по вкусу пришлось, я смотрю, — теща отпила кофе и они оба — рассмеялись.
Розовые лепестки чуть кружились на легком ветру. Лодка покачивалась у берега, в томном, жарком сиянии майского полдня. Жужжали пчелы и где-то за кронами яблонь, на реке, были слышны голоса птиц.
— Как тут хорошо, — Мирьям посмотрела на дочь, что ползала по шелковому
— Гранд-Жатт, — Хосе приподнялся на локте и сказал дочери: «Смотри, Эстер, жук. Да еще и с рогами».
— У! — восторженно сказал ребенок, протягивая руку. Жук развернулся и быстро исчез в сочной траве.
Мужчина расхохотался и потянул девочку к себе. Перевернувшись на спину, устроив ее у себя на груди, он добавил: «Тут же Булонский лес рядом, король Генрих покойный там пятнадцать тысяч шелковичных деревьев высадил, ну, заодно и на этом острове — тоже.
— И яблони, — Мирьям вдохнула нежный, тонкий запах. «Даже не верится, что тут меньше десяти миль от города». Она зевнула, и Хосе, потянув ее за руку, велел: «Ложись. Что ты там полночи писала-то?»
— Для Элияху, — женщина скинула, берет и Хосе погладил каштановые волосы, что рассыпались у него по плечу. «Там, в Падуе, очень хорошая акушерка живет, мне миссис Стэнли о ней говорила, ну, — Мирьям улыбнулась, — ей письмо, и еще письмо к той семье, что нам раввин в Амстердаме рекомендовал, ты помнишь, они за Элияху присматривать будут».
— За мной, — Хосе погладил зевающую дочь по голове, — никто не присматривал, а я раньше его в университете учиться начал. Хотя, — он усмехнулся, — четыре года на Москве, судя по тому, что мне Майкл рассказывал — там каждый год за два считается.
— Ну вот, — Мирьям поцеловала его в щеку, — а еще для Констанцы письмо, они же все уезжают завтра — и Лиза с мальчиками, и миссис Марта. Есть она не хочет? — женщина озабоченно посмотрела на дочь.
— Она спит уже — улыбнулся Хосе, и, положив дочь на край покрывала, оправив на ней бархатное платьице, ласково сказал: «А если спит, то…
— Какая я была дура, — подумала Мирьям, откинув голову назад, прижавшись к его губам.
«Господи, своими же руками все разрушить могла. Правильно тетя меня образумила…
Хосе, на мгновение, оторвался от поцелуя и смешливо шепнул: «А вот когда вернемся в Амстердам, и ты маленькую отлучишь, — я тебя в наш домик увезу, возьмем отпуск, — оба, и будем гулять там по берегу моря. А сейчас…, - он опустил руку вниз.
— Еще! — потребовала Мирьям, поднимая юбки, привлекая его к себе. «Еще хочу, пожалуйста!».
Он устроился между раздвинутыми ногами и рассмеялся: «Мы тут на целый день, ты меня только покорми потом, не зря же ты корзинку с собой взяла».
— Покормлю, — едва слышно простонала она, ощущая на лице жар полуденного солнца. «Я люблю тебя, я так тебя люблю!»
— Я тоже, — сквозь зубы сказал он и подумал: «Господи, как хорошо. Спасибо тебе, Господи».
Потом она лежала на боку, так и не поправив платье, и Хосе сказал, поглаживая нежную, жемчужную кожу: «Я тебя хотел попросить…, Осмотри королеву, пожалуйста, ну, она же доверяет тебе».