Вельяминовы. Начало пути. Книга 3
Шрифт:
Николас побледнел и ответил:
— Господи, кузина Полли, я ведь и не чаял уже, я Беллу последний раз видел, как ей два месяца было. Но все равно, — он встряхнул головой, — я сам должен съездить в Картахену и удостовериться, что все в порядке — вашей матушке ведь уже много лет, — он вздохнул.
Полли вдруг улыбнулась — мимолетно. «О, кузен Ник, моя матушка кого угодно за пояс заткнет, поверьте. Тогда, — она задумалась, — если вы отсюда пойдете на Карибы, наверное, нам лучше здесь остаться, спокойно дождаться корабля и отправиться в Ля-Рошель».
Ник чуть не крикнул: «Нет!».
За ее спиной шумело море, темное, уже вечернее, и Ник вдруг подумал: «Я не могу, не могу ее отпустить. Никогда, пока я жив».
Полли вдруг нахмурилась и сказала: «Хотя нет. Вы не знаете, кузен Ник, когда мы еще жили в Риме, там ходили разговоры, что у нас — ну, в Англии, — она рассмеялась, — хотят основывать постоянное поселение, в Новом Свете. Где-то севернее Сент-Огастена, этой испанской крепости».
— Да, мне в Сент-Джонсе рассказывали, — вспомнил Ник, — называется Джеймстаун, я даже его на карте отметил.
— Вот, — решительно сказала Полли, поправляя чепец, — туда вы меня можете отвезти, кузен?
Это ведь по дороге, если я правильно помню.
— Правильно, — вздохнул Ник, — только зачем вам туда, кузина Полли?
Женщина помолчала, и, указав на тропинку, что шла к берегу, попросила: «Давайте спустимся к морю, хорошо? Хоть Фрэнсис в нем и утонул, — она сжала губы, — но я его все равно люблю».
— И ты никогда не скажешь ей, что случилось с ее мужем, — жестко велел себе Николас, глядя на ее изящную спину. «Никогда, слышишь? И вообще, капитан Кроу, — если тебе уж так повезет, то ты будешь ее оберегать и защищать до конца дней своих, понятно?»
— Стойте, кузина Полли, — сказал капитан, обогнав ее. «Давайте-ка руку, и я вам помогу. Еще не хватало, чтобы вы поскользнулись».
Она протянула нежную, без колец и браслетов руку, и тихо ответила: «Спасибо вам, кузен Ник».
Уже сидя на каком-то камне, она помолчала, крутя в руках ленты чепца, и проговорила: «Мы ведь здесь не просто так были, кузен Ник, а по работе, ну, сами понимаете…, Мне надо рассказать о планах французов, об их обороне, да и вообще — она повела рукой в сторону форта, — я тут два года, у меня много опыта, я буду полезной в наших колониях».
Он помолчал и ответил, глядя на еще бледные звезды: «Вот поэтому я и отправился на север, кузина Полли. Испанцы — это другое дело, мы с ними воюем, а Сэмуэль — мой друг, я никогда бы не смог его атаковать. Так что, — он пожал плечами, — пусть тут все делят без моего участия, я предпочитаю искать Северо-Западный проход. Но вас я, конечно, отвезу в Джеймстаун, — добавил он.
— А потом? — она вдруг подняла глаза и повела плечами, будто от холода. Николас расстегнул потрепанный, темный камзол и строго велел: «Накиньте».
— Солью пахнет, — Полли на мгновение прижалась щекой к ткани. «А кто вам зашивает дырки от пуль, капитан Кроу? — она подняла бровь и коснулась пальцем грубого, но крепкого шва.
Мужчина не выдержал и рассмеялся. «В меня давно не стреляли, кузина Полли, на севере этого делать некому. Порвал, когда поскользнулся на льдине, и упал носом вниз. Сам же и зашил».
Полли расхохоталась и заметила: «Все равно получился героический рассказ, кузен».
— Потом? — он почесал густые, цвета темного каштана волосы. «Наверное, так и закончу свою жизнь во льдах, кузина. Там ведь так красиво, так красиво, — сказал он, глядя вдаль. «Какой у него голос, — подумала Полли, — будто самый тягучий, самый сладкий мед».
— Представляете, кузина Полли, — Николас подошел к самой кромке волн, — там ледяные горы выше собора Святого Павла, а, когда приходит весна — льды вскрываются, корабль идет по тихой, бирюзовой воде, а вокруг — тысячи тысяч птиц, киты, тюлени, белые медведи. Ты стоишь у румпеля, осторожно ведешь корабль этими бесчисленными проходами во льдах, и впереди у тебя нет ничего, кроме, — он нежно улыбнулся, — свободы.
— А вы? — он обернулся к женщине. «Что потом, кузина Полли?».
— Уеду в родовую усадьбу Фрэнсиса, буду воспитывать Александра и выращивать овощи, — озорно ответила Полли. «У меня очень хорошо получается, кузен Ник. Еще буду переводить, ну так, для себя, я тут на досуге читаю месье Рабле, — она сдержала улыбку, — и все время думаю — как это будет звучать по-английски? Ну и мистера Шекспира я бы с удовольствием услышала по-французски.
— Месье Рабле, значит, — Полли увидела искорки смеха в лазоревых глазах. «А вам не нужен помощник, кузина Полли?», — капитан Кроу повернулся к ней.
Полли, поднявшись, взяла плоский камешек и запустила его по воде.
— Какие глаза, — она искоса поглядела на мужчину. «У отца такие были — словно самая чистая, самая глубокая небесная синева».
— Ловко, — одобрительно сказал Николас. «Я бы мог чинить вам перья, кузина Полли, пропалывать грядки, заниматься с Александром верховой ездой и фехтованием, ну и вообще, — он пожал широкими плечами, — делать все для того, чтобы вы были счастливы — до конца наших дней.
— А льды, кузен Ник? — сама того не ожидая, спросила Полли. «Как же без них?»
— Буду возить сушеную рыбу из Норвегии, — он рассмеялся. «Там льдов тоже достаточно».
— Вот, кузина Полли, — он внезапно опустился на одно колено, — я вам все и сказал. Я, собственно, еще в библиотеке это все подумал, но — он улыбнулся, — три дня собирался с духом, уж простите. Я еще никогда не делал предложения.
— А ведь, — Николас усмехнулся, — Александр мне говорил, что вы любите Шекспира. Я его и не читал никогда, я, — капитан задумался, — тринадцать лет не был в Англии, кузина Полли. Так что, — он поднял лазоревые глаза, — пора и домой. Если вы позволите, — то с вами. Я, — Николас на мгновение прервался, — был бы очень, очень этому счастлив.
Она молчала, и Николас увидел, как блестят слезы в черных глазах.
Мужчина потянулся и нежно, осторожно взял ее прохладные пальцы.
— Я буду ждать сколько надо, — твердо сказал он. «Сколько вы скажете, столько и буду, кузина Полли».
Она посмотрела вдаль и вспомнила золото лесов и блестящую ленту Темзы под откосом холма. «Да, ведь Фрэнсис то же самое говорил, — подумала Полли. «Господи, и правда, тринадцать лет прошло. Нет, нет, нельзя, не смей, — приказала она себе, — нельзя!