Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая

Шульман Нелли

– Не могут, а войдут, – поправил его Волк. Взяв салфетку, Максим быстро сделал себе бутерброды из оставшегося мяса:

– Для моей прогулки, – сообщил он смешливо, – сегодняшней. Войдут, пан Пупко, но я взял задаток. Советы, Сталин и Гитлер меня волнуют меньше всего… – Максим, одним глотком, допил кофе:

– Пану Сигизмунду, с его талантами, надо в Париже обосноваться. Хотя в Париже скоро немцы окажутся… – он открыл дверь ключами, оставленными буфетчиком. В зале сновали пассажиры, но касса еще не работала. На платформе Пупко остановился:

– Получается, что они близнецы, летчик… – он помолчал, – и чекист. Я не знаю, как его зовут. Он велел говорить

«гражданин следователь»… – опустив глаза, Максим наткнулся взглядом на искривленные пальцы, на левой руке собеседника. Волков заметил их в Минске, но ничего спрашивать не стал.

– Близнецы, – кивнул он, глядя на маленькую площадь, перед вокзалом. Эмки и грузовика охраны и след пропал.

– Близнецы… – задумчиво повторил Волк. Он подтолкнул пивовара: «Ваш дизель, Марк Мейлахович».

Аэродром ВВС РККА, местечко Вороново

На закате, в глухом лесу, в тринадцати километрах от литовской границы, начинали звенеть комары.

После освобождения бывших панских территорий, авиация использовала базы польских войск. Военный округ назывался Особым Белорусским, но Степан, в Минске, услышал, что с июля, он станет Западным. Все аэродромы несуществующих польских ВВС находились, по нормативам размещения частей, слишком близко к новой границе с Германией. Старые базы, на востоке, наоборот, стояли слишком далеко. Между Радунью и Вороновым, в спешном порядке, начали возводить взлетно-посадочные полосы и наземные службы для истребителей будущей тринадцатой армии. Соединение формировали на стыке Западного и Прибалтийского военного округов. Прибалтика, правда, пока не обрела свободу, но, как уверил комбрига брат, это был вопрос недели.

Оказавшись на аэродроме, Петр усмехнулся: «Не иначе, его в честь тебя назвали, Степа».

Воронов покраснел. Командарм Ковалев, глава военного округа, сказал то же самое. Степан развел руками:

– По данным инженеров, товарищ командарм, здесь удобнее всего закладывать аэродром. Рядом железная дорога, сто километров от границы, как положено … – за окном шелестели весенние деревья.

Степану в Минске нравилось.

Он, с удовольствием, вернулся в Белоруссию, после тяжелой, долгой зимней войны, где советским войскам не удалось восстановить в Финляндии власть рабочих. Степан командовал бомбардировщиками на Карельском перешейке, возглавлял воздушные налеты на Хельсинки, и на позиции финнов. Возвращаясь на аэродром, он, иногда, ловил себя на том, что ожидает увидеть тонкую фигурку младшего воентехника Князевой, в брезентовом комбинезоне, с коротко стрижеными, черными волосами. В Карелии стояли морозы. Даже если бы воентехник, чудесным образом, оказалась в действующей армии, она бы ходила в бараньем полушубке, как и все остальные бойцы.

Он получал открытки из Читинского авиационного училища, на первое мая и годовщину революции. Короткие весточки, поздравляли его с праздниками. О себе воентехник писала скупо. Девушка училась, и получала звание младшего лейтенанта, выпускаясь в следующем году:

– Мы больше не станем воевать, – говорил себе Воронов, выбирая ответную открытку, – она займется пассажирской авиацией, полетит на Дальний Восток… – он думал отправить товарищу Князевой большое письмо. Вернувшись с финского фронта, Воронов понял, что о войне писать он не хочет. Советский Союз получил Карельский перешеек, финны удовлетворили все территориальные претензии, но армия знала, сколько убитых и раненых стоили сто километров лесов и озер.

– Граница теперь не в десяти километрах от Ленинграда, – говорил себе Степан, –

цель, как говорится, оправдывает средства. Но политруки утверждали, что война велась ради финских рабочих и крестьян… – ни о чем подобном воентехнику писать было нельзя. Его нынешняя должность тоже подразумевала сохранение тайны, поэтому Степан желал товарищу Князевой успехов в учебе, боевой, и политической подготовке.

В Минске он жил на аэродроме, с другими летчиками. Степан отказался от большой квартиры в городе, и от приставленного к нему бойца, шофера. Он любил водить машину сам. Брата он привез сюда, сделав сто сорок километров чуть больше, чем за час. У поляков были хорошие дороги, а к новому аэродрому вело шоссе, законченное на прошлой неделе. В перелеске пахло соснами, и свежей, озерной водой. Наступив на шишку, Степан послушал треск и прихлопнул комара на щеке.

Он один бродил по лесу, хотя уполномоченный НКВД, на аэродроме, качал головой:

– В лесах много недобитой панской швали, товарищ комбриг. Надо быть осторожней. Берите охрану… – Степан хотел сидеть у костра, на берегу маленького озерца, один. Разведя огонь, он устраивался на мягком мху. Степан покуривал, глядя на искры, летящие в небо. В чистой воде плескала рыба. Иногда он ложился, закинув руки за голову, глядя в прозрачное, вечернее небо, на первые, слабые звезды.

Степан ездил и в Радунь, и на станцию Воронову. Местечки ему нравились, хотя он, в форме РККА, ловил косые взгляды местных жителей. Панов, отставных офицеров и богачей отсюда увезли. На улицах развесили советские флаги, костелы, церкви, и синагоги закрыли. На бывших магазинах, пивных, и частных лавочках красовались вывески Гродненского, или Минского торга.

Брат переночевал на аэродроме, в палатке. Степан сварил уху, из собственноручно выловленной рыбы, и сварил молодой картошки, с укропом. Получив телеграмму из Москвы, о приезде Петра, он взял на аэродром две бутылки водки. Петр привез отличного, крымского портвейна. Он извинился за то, что не может погостить дольше. Брат ехал в командировку, как он выразился, на запад. Особый поезд пришел из Молодечна, на станцию Воронову, и ожидал брата.

– Можно было бы и в Минске встретиться, – весело сказал Петр, когда эмка въехала на улицы местечка, – но я не хотел тебя с места срывать. Ты занят, со строительством… – оглядевшись, Петр, одобрительно, сказал:

– Отлично. Ни одного следа проклятых панов. Пока ты в Финляндии воевал, – он хохотнул, – мы здесь потрудились. В Западной Белоруссии, в Белостоке, в Львове… – Петр закурил «Казбек» особой выработки, – и в Прибалтике случится, то же самое…

За ухой брат сказал, что через неделю советское правительство предъявит ультиматум прибалтийским странам, требуя размещения Красной Армии, на их территории:

– Все будет просто, – уверил его Петр, – тебе даже не придется поднимать в воздух истребители, Степа… – он улыбался:

– Проведем выборы, появятся новые правительства. Они попросят Верховный Совет рассмотреть вопрос о включении Прибалтики в состав СССР. В общем, – он поднял крышку котелка с картошкой, – ни одной потери в людской силе, или технике.

Брат не стал говорить, куда он отправляется, а Степан не спрашивал. Петр выглядел отлично. У него был здоровый, красивый загар, лазоревые глаза блестели. Он признался, что в апреле женился, в Москве, и у него есть сынишка, Володя:

– Твой племянник, – гордо заметил Петр, – ему летом два года. Смотри, – он достал из портфеля, отличной кожи, маленький альбом, с фотографиями. Степан похлопал брата по плечу: