Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Сидите и лепите снежки, – нарочито сурово сказал Тупица, – сейчас построим снеговика. Морковку мне пан Войтек принес… – он подобрал и два черных уголька. Откусив от мытой морковки, сбросив рукавицы, он быстро катал снежный шар. Близнецы пыхтели на деревянном бортике:
– Снеговик, – по складам, на польском сказал Авербах, – давайте, это новое слово… – мальчишки заблестели темными глазами из-под намотанных шарфов:
– Сеговик, сеговик… – они слепили целую семью:
– Папа, мама и ребеночек, – Тупица подхватил парней на руки, – ваши папа и мама скоро вас заберут отсюда. И мой папа обязательно приедет. Пошли ужинать, пан Войтек тележку
– Адольф, вставай сюда… – распорядился голос, по-английски, – господа, улыбаемся… – белокурые волосы подростка играли чистым золотом:
– Ангел Смерти, Отто фон Рабе, – вспомнил Авербах, – на перроне он мне дал конфету, а я ее выплюнул. Я только с детьми разговаривал вслух. При СС и врачах я должен был молчать… – горло перехватило спазмом, он побледнел:
– Этот Адольф одно лицо с Ангелом Смерти. Но они из Лихтенштейна, они не имеют никакого отношения к Максимилиану фон Рабе. Ритберг его ровесник, но совершенно на него не похож… – Авербах дернул шеей в воротнике кашемирового свитера. Феникс знал этот взгляд:
– Он все помнит. Он был ребенком, но даже дети ничего не забыли. Крепкий парень, он побледнел, но на ногах устоял…
Господин Авербах щелкнул зажигалкой: «Нет, господин Ритберг. Не строил».
Отступив на шаг, Тупица склонил голову. Темные, вьющиеся волосы, упали на плечо. Он засунул руки в карманы фрачных брюк:
– Отличное приобретение, – громко сказал Авербах, – картина займет достойное место в нашей гостиной, милая… – этюду к «Портрету двух детей» Ренуара даже не поменяли раму. Генрик узнал бронзовые завитушки по описанию в каталоге коллекций дяди Теодора и дяди Мишеля:
– Они затерли надпись на обороте, – одними губами добавил Тупица, – но теперь мы знаем, у кого искать пропавшие картины, или хотя бы их часть… – на обороте этюда, согласно каталогу, ранее значилось:
– Моему тезке и другу, барону де Лу, на добрую память. Пьер-Огюст Ренуар, 1895… – автограф художника с холста исчез. Подробный провенанс утверждал, что картину, в начале века, купил на парижском аукционе некий цюрихский банкир:
– Врут и не краснеют, – неслышно сказал Тупица, – но дядя Мишель обрадуется… – он поцеловал Адель в щеку:
– Я побежал, милая, партнеры не ждут… – Адель, в концертном платье, раскинулась на большом диване, с чашкой кофе. У ног девушки стояла роскошная корзина цветов. Букеты доставили из Женевы вместе со стейками, для вчерашнего барбекю.
Познакомившись с господином Ритбергом, Адель ночью сказала Генрику:
– Ты прав, он ничего общего не имеет с фон Рабе. Его племянник похож на Отто фон Рабе, но на свете много похожих людей… – господин Ритберг расточал комплименты талантам юной пары, как выразился делец:
– Я финансовый консультант, как и наш гостеприимный хозяин… – напыщенно сказал Ритберг, – но я совсем скучный человек, я живу в немецкой части Швейцарии. У меня много знакомых коллекционеров, иногда я устраиваю закрытые аукционы, вроде нынешнего… – на аукционе Адель сидела рядом с мужем:
– Ритберг мне кого-то напоминает… – она слушала уверенный голос ведущего, – но нет, он такой, как тысячи других мужчин… – за Гогена разгорелось целое сражение. Генрик быстро опустил свой номер:
– Я не брал сюда столько наличных, – шепнул он Адели, – в Женеву ехать времени нет, а чеки господин Ритберг, судя по всему, не принимает… – на этюд Ренуара денег им хватило, пусть и в обрез:
– В Женеве я забегу в банк, – успокоил Генрик жену, – в любом случае, нам надо только пообедать, вечером наш самолет… – Тупица увозил в Лондон подробные записи о судьбе картин:
– Подробные, – вздохнул Генрик, разматывая фрачный пояс, – у меня хорошая память, но все шейхи на одно лицо, а по фамилиям здесь никто не представляется… – швейцарцы, приятели месье Вале и господина Ритберга, тоже не спешили доставать визитные карточки:
– Они все друг друга знают, – понял Тупица, – но для них мы чужаки, они не пустят нас в ближний круг. Может быть, за карточным столом у кого-то развяжется язык, я услышу хоть одну фамилию. На одном господине Ритберге далеко не уедешь, тем более, я даже не знаю, где он живет. Мы, в конце концов, катались с гостями, жарили стейки… – катание с факелами прошло отлично. В конце спуска лыжников ждали официанты с горячим глинтвейном и колонна лендроверов. За барбекю месье Вале смешливо заметил:
– Кухне я дал свободный вечер. Мы мужчины, мы справимся с мясом… – кто-то из арабов похвалил обеды, швейцарец отозвался:
– У меня работает выпускник поварского колледжа. Должен признать, что обучают их отменно… – на столике маркетри рядом с Аделью красовалась фруктовая тарелка. Закрыв глаза, девушка устало откинула голову на бархатную спинку дивана. Поменяв рубашку, Авербах натянул кашемировый свитер:
– Останусь во фрачных брюках, ничего страшного. Незачем распаковывать багаж, а в джинсах не принято появляться в приличной компании, пусть и за карточным столом… – у месье Вале на деньги не играли:
– И хорошо, что так… – хмыкнул Генрик, – иначе бы я, непременно, потерял голову, а она мне нужна трезвой… – перед глазами вставало надменное лицо Ангела Смерти, скрипели качели, задувал пронзительный ветер. Авербах кинул взгляд на жену:
– Не след ей об этом говорить. Вообще, надо забыть Аушвиц, как близнецы сделали. Наши дети точно никогда ни о чем не узнают… – он напомнил себе, что Адольфа Ритберга за столом не ожидается:
– Он подросток, дядя его отправил спать. Интересно, парень родился после войны, а назвали его Адольфом. Его семья, кем бы они ни были, явно не испытывала нелюбви к фюреру. Хотя Адольф может быть родовым именем. Они Ритберг фон Теттау, аристократы… – не желая тревожить задремавшую Адель, Авербах почти на цыпочках вышел из комнаты. Адель медленно считала секунды:
– Мы на втором этаже. Сейчас он пройдет по коридору, спустится в гостиную. Надо подождать, не рисковать его возвращением… – она отмерила еще пару минут. Девушке не хотелось открывать глаза. Взгляд наталкивался на темные волосы девочки на картине Ренуара, на аккуратное платьице и красный бантик, среди падающих на спину локонов. Правое запястье Адели, скрытое широким браслетом гранатового шелка, с пышным цветком, отчаянно зачесалось. Браслеты делала Сабина:
– Я продаю изделия через дорогие магазины по всей Скандинавии, – написала сестра, – но надо подумать о своем бизнесе, как говорят американцы. Хотя для этого мы должны осесть на одном месте… – перо словно запнулось, – впрочем, там видно будет. У многих женщин такая аллергия, как у тебя, они с удовольствием покупают браслеты из ткани… – на шелке трепетала лепестками тонкой работы роза. Похожая заколка украшала собранные в узел волосы Адели. Она открыла глаза, но на картину не смотрела: