Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Пожалуйста, поверьте мне, я не лгу. Я сестра маэстро… – она застучала зубами, стул закачался:
– И здесь с ней сделался припадок. Она еще и эпилептичка, ко всему прочему… – врачи считали, что именно начало эпилепсии могло заставить девушку пойти на поджог:
– Эпилепсия и юношеская шизофрения часто появляются вместе, – Вольфганг почесал редеющие волосы на затылке, – но зачем она потащилась в Гамбург… – комиссар обругал себя:
– У нее навязчивая идея, ты слышал врачей. Она вбила себе в голову, что является сестрой
– Я скоро возвращаюсь в Бонн, каникулы заканчиваются… – соученик выглядел отдохнувшим, – давай пообедаем по-холостяцки… – Вольфганг кивнул:
– Я тебе позвоню, спасибо. Фридрих, – он замялся, – ей всего шестнадцать лет. Неужели тебе ее не жалко…
Кинув блокнот в портфель крокодиловой кожи, адвокат щелкнул замками: «Нет. Не жалко»
Адель не стала вызывать такси к особняку, где располагалась их квартира. Она поймала машину в центре города, на Менкебергштрассе.
Ни сестра, ни Инге ничего не знали о визите фрейлейн Брунс. Девушка не хотела объяснять родне, куда она едет. После визита комиссара криминальной полиции Генрик облегченно заметил:
– Слава Богу, из-за ее несовершеннолетия ничего не попадет в прессу. Не хочется быть замешанным в неприятности… – он поморщился, – отвечать на вопросы досужих газетчиков… – Адель подняла бровь:
– Осенью им придется подыскать нового первого пажа. Хотя роль маленькая, ничего сложного в ней нет… – Генрик добавил:
– Не думаю, что Сабине с Инге стоит что-то знать об этом… – Тупица поискал слово, – инциденте. У них хватает своих забот… – Адель отозвалась:
– Ты прав. Вообще, – она помолчала, – стоит оставить эту историю позади… – послезавтра они отплывали из гамбургского порта в Лондон, с остановками в Копенгагене и Мальме:
– Никаких концертов, никаких занятий с аспирантами, – Генрик со значением посмотрел на свояка, – никаких интервью. Мы отдыхаем, у нас каникулы… – они взяли смежные каюты, с открытой и закрытой террасами.
Адель и сама не знала, зачем она позвонила по телефону, найденному ей на визитной карточке доктора юриспруденции Штрайбля:
– То есть знаю, – откинувшись на сиденье такси, она сжала руки, – комиссар бы мне отказал, а ее адвокату, то есть возможному адвокату, он не смог сказать нет, то есть не имел права…
Адель прощебетала, что с удовольствием встретится с герром Штрайблем за кофе. По телефону адвокат звучал человеком средних лет:
– Так оно и оказалось, – хмыкнула девушка, – средних лет толстяком… – они выпили кофе в дорогой кондитерской на Менкебергштрассе, в окружении универсальных магазинов. Отказавшись от выпечки, Адель позволила себе фруктовый салат:
– Если он надеется, что я с ним пересплю… – она оценила сшитый на заказ костюм адвоката и его золотой Ролекс, – то пусть надеется и дальше. Он мне нужен только для одного… – расточая похвалы ее пению, герр Штрайбль не преминул добавить, что в Мюнхене тоже отличная опера:
– Я обещала, что подумаю обо всем на каникулах… – Адель подавила дрожь в пальцах, – пошел он к черту. Я получила все, что хотела. На большее герр Штрайбль может не рассчитывать… – в кафе, наклонившись к адвокату, Адель понизила голос:
– Я сейчас готовлю партию леди Макбет. Помните, она медленно сходит с ума. Мне надо изучить поведение умалишенного человека, понаблюдать за ним… – запястье девушки внезапно запылало, словно охваченное огнем. Адель велела себе не обращать внимания на боль:
– Экзема давно прошла. Доктор прав, мне все кажется. Но мне надо увидеть фрейлейн Брунс, поговорить с ней… – Адель чувствовала какое-то сомнение:
– Сведения насчет отца Генрика могут оказаться правдой. На войне чего только не случалось… – Адель хотела встретиться с девушкой без посторонних глаз или ушей. Долго уговаривать Штрайбля не пришлось. В сумочке Адели лежало отстуканное на машинке письмо, с подписью юриста:
– Якобы я его помощница и собираю нужный для защиты материал… – Адель выбрала строгий, подходящий для адвоката костюм. Закрутив окно, она велела шоферу: «В психиатрическую лечебницу, пожалуйста».
Утром ей принесли скромный завтрак на картонной тарелке, с пластиковыми приборами. Медсестра с непроницаемым лицом нависла над привинченным к полу столом, следя за руками Магдалены. Девушка медленно пережевывала тост, выпачканные в маргарине крошки прилипли к подбородку. Магдалена не смахивала их:
– Зачем, – она опустила голову к тарелке, – теперь все равно, как я выгляжу, все равно, что со мной станет… – наручники ей не надевали и даже не помещали в смирительную рубашку:
– Из-за приступов, – самих приступов Магдалена не помнила, – они боятся, что не успеют оказать мне помощь и я скончаюсь, не дождавшись суда… – ночью палату с ней делили все те же молчаливые медсестры. Окна в комнате не было. Крыло для опасных сумасшедших помещалось в подвале. Магдалена почти не знала района, где стояла лечебница:
– Где-то на окраине, я здесь никогда не бывала. Здание новое, комплекс выстроили после войны… – в больницу ее привезли из полицейского участка, в наручниках, в машине с затемненными стеклами. С ней почти никто не разговаривал. Деловитая дама в вязаной жакетке и очках, приехавшая в участок, оказалась представительницей органов опеки:
– Как несовершеннолетняя сирота, вы переходите под покровительство государства, – дама рассматривала Магдалену с откровенной неприязнью, – мы уполномочены принимать решения от вашего имени… – опека, удовлетворив ордер судьи, позволила врачам провести осмотр. Взяв руку Магдалены, доктор прищурился: