Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Адель, в общем, не интересуется такими вещами. Я знаю, что ей со мной хорошо, но эта сторона брака для нее не главное. Ей важны деньги и положение в обществе… – Генрик, тем не менее, не хотел терять жену:
– Девицу для постели мне найти просто, я Авербах. Стоит щелкнуть пальцами, как поклонницы сами разденутся и прыгнут в кровать. Но дело не только в этом. С Аделью я могу разговаривать, она меня понимает. Малышке Магдалене до такого расти и расти… – Генрик потянулся за золотым портсигаром:
– Я покурю, милая… – он набросил на плечи свитер, – подумай насчет
– Ты вернулся с побережья отдохнувшим, даже загорел немного. Я тебя таким видела только в Израиле… – Генрик поднялся:
– Ерунда, она ничего не подозревает, – пронеслось у него в голове – Адель выше этих вещей… – он спокойно сунул портсигар в карман джинсов:
– Я брал напрокат моторку, – невозмутимо ответил он, – в Израиле нам тоже надо завести катер, вместе с яхтой. У нас свой причал, места для судна хватит… – в передней затрещал звонок. Адель скорчила гримасу:
– Опять цветы… – она махнула в сторону пышной корзины роз, – какой-то очередной поклонник… – розы прислал неизвестный ей доктор юриспруденции Штрайбль, – или твоя поклонница, с блокнотом для автографов наперевес, – поддразнила она мужа. Генрик усмехнулся:
– После фотографий с вечеринки весь Гамбург знает, где мы живем. Сиди, я открою…
Щелкнув замками двери, он даже отступил назад. Спутанные, грязные волосы падали ей на лицо. Она куталась в обтрепанное, не по сезону теплое пальто. Из-под подола торчал край грязной ночной рубашки. На ноге краснел воспаленный ожог, руки она исцарапала. От девушки несло мочой и чем-то кислым, неприятным. Адель крикнула:
– Кто там? Или это доставка, из универсального… – голос жены оборвался:
– Фрейлейн Брунс, – ахнула она, – фрейлейн Брунс, что с вами…
Девушка, наконец, подняла голову. Серые глаза закатились, обнажив белки, она что-то прохрипела:
– Что с ее голосом, – зачем-то подумал Генрик, – она осипла… – шея напряглась, она пробормотала:
– Не Брунс, Авербах! Ты мой брат, мой брат… – девушка попыталась шагнуть в переднюю. Адель встала у нее на пути: «Генрик, – распорядилась жена, – вызывай карету скорой помощи».
В большой студии, в доме, переделанном из бывшего склада гамбургского порта, тоже завтракали поздно. Ветер с Эльбы вздувал шелковые занавески, двери на кованый балкон раскрыли. Внизу сверкала мелкая рябь воды. Кухня отливала новым, американским хромом пузатого холодильника и плиты. На мозаичной плитке прихожей стояли два велосипеда и плетеная корзина для пикников.
Наливая себе кофе, адвокат Краузе улыбнулся. Он не ездил на велосипеде с юношеских лет, однако Хана была настойчива:
– Ты на отдыхе, милый, – весело сказала девушка, – Гамбург не Бонн, не обязательно ходить при полном параде. Твои клиенты тебя не увидят… – Фридрих поцеловал ее в изящный нос:
– Я вообще-то защищаю людей, которые и на велосипед едва наскребут, – отозвался он, – я занимаюсь интересами рабочих и фермеров, а не выдаиваю деньги из богачей, как мой бывший патрон Штрайбль. Но я согласен, что стоит развязать галстук… – галстук в Гамбурге Фридрих носил только в оперу и на деловые обеды:
– Однако Хана права, – подумал он, – несмотря на бедноту моих клиентов, они ожидают от меня делового вида. Адвокат вроде врача, у нас тоже есть своя униформа. Немцы есть немцы, они серьезней относятся к человеку в костюме… – Фридрих оглядел свои джинсы и рубашку:
– В таком наряде в конторе не появишься. Осталось еще два дня, – он скрыл вздох, – и надо провожать Хану… – ему не хотелось думать о неизбежном, пусть и недолгом расставании. За неделю Фридрих привык к ее легким шагам, к аромату лаванды, к низкому, хрипловатому голову:
– Я уверена, что ты не разучился крутить педали, – смешливо сказала Хана, – я слышала, что на Эльбе есть отличные места для пикника… – Фридрих рассказал ей о своем первом велосипеде, купленном родителями до войны:
– Когда я выбирался из Берлина в сорок пятом году, я тоже подхватил велосипед, – признался Краузе, – но у меня его отобрали русские свиньи. Надеюсь, они нарвались на минное поле… – о вервольфе Краузе, впрочем не упоминал, но Хана услышала о немецком солдате, Зигфриде, спасшем его среди развалин столицы:
– Хотел бы я знать, что с нем случилось, – задумчиво сказал Фридрих, – он был настоящим человеком… – ее серо-голубые глаза ласково заблестели:
– Может быть, он выжил после войны и вы еще встретитесь, – заметила девушка. Хана знала всю историю от тети Марты:
– Краузе удивился бы, узнай он, что стало с дядей Максимом. Надо сегодня его вымотать, с этой прогулкой на пикник… – вчера рассыльный в униформе транспортной компании принес Краузе очередную бандероль:
– Он сказал, что это рабочие бумаги, – Хана затаила дыхание, – и спрятал папки в портфель… – затрещал телефон. Сняв трубку, Краузе прикрыл дверь. Зевнув, отбросив с лица спутанные волосы, Хана взяла сигарету:
– Первая утренняя, то есть дневная, – она выпустила дым, – надеюсь, что Краузе куда-то срочно вызывают… – она хотела сфотографировать доставленные материалы. Затянувшись сигаретой, Хана услышала его шаги. Лицо Краузе было озабоченным, на подносе белела чашка кофе. Фридрих присел на кровать:
– Эспрессо для тебя, любовь моя, – он нежно провел губами по ее щеке, – я должен отлучиться по работе. Ненадолго, пикник не отменяется, только переносится… – Хана прижалась головой к его плечу:
– Я все понимаю, милый. Возвращайся скорее, я буду ждать тебя… – в лимузине, стоявшем в подземном гараже, тоже пахло лавандой. Заведя машину, Краузе бросил взгляд в зеркало:
– Галстук я надел. Что там случилось у Вольфганга… – ему звонил бывший соученик, комиссар криминальной полиции в Гамбурге. По телефону Краузе услышал, что нужна его помощь:
– Вообще я не имею права с тобой связываться, – приятель помялся, – но дело сложное, запутанное. Если говорить о защите, то единственная надежда на тебя… – Краузе хмыкнул: «Что произошло?». На том конце трубки щелкнули зажигалкой: «Убийство, – коротко сказал приятель, – тройное убийство».