Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Мама не похвалила бы меня, узнай она о случившемся, – вздохнула девушка, – но сейчас новое время. Маэстро, то есть Генрик, ничего мне не обещал, но мне ничего и не надо… – прощаясь с ней в Гамбурге, Авербах прижался губами к ее ладони:
– Завтра ты поедешь к себе на север, – ласково сказал он, – я, то есть мы… – он помолчал, – остаемся в городе на неделю. У нас… – он осекся, – в общем, еще идут концерты… – Генрик не собирался ни в чем признаваться Адели:
– Меньше знаешь, крепче спишь, – он проследил глазами за стройной фигуркой малышки, – Адель моя жена, так и останется. Ни
– Но это вопрос решенный… – Генрик хотел навестить ректора консерватории, – малышка обещающее лирическое сопрано, у нее большое будущее. Все равно, кофе с ректором не помешает… – он посоветовал Магдалене подготовить еще и арию из немецкой оперы:
– Гуно есть Гуно, – Авербах повел рукой, – но местный патриотизм никуда не денешь. Из тебя выйдет отличная Сюзанна в «Свадьбе Фигаро»… – он пощекотал девушку, – ты тоже веселая, живая… – Магдалене не нравилась роль Маргариты:
– Очень заунывная, – девушка зевнула, – маэстро прав, надо поработать над Сюзанной… – пианино в спальне Магдалены тоже было куплено с большой скидкой во Фленсбурге, у ее бывшей учительницы пения:
– Дам ему телеграмму… – Магдалена удобнее устроилась в постели, – он обещал приехать в Германию с концертами в конце лета. Он будет один, без жены. Он заберет меня на море, мы проведем вместе неделю, а то и больше… – девушка вспомнила мощный голос из-за стены репетиционного зала:
– В моей груди пылает жажда мести… – поежившись, она успокоила себя:
– Миссис Майер-Авербах ничего не узнает. Я не хочу разбивать их семью, мне достаточно просто любить маэстро…
Магдалена мало что знала. Гертруда не обсуждала с дочерью такие вещи:
– Когда обручишься, я тебе расскажу, все что надо, – строго говорила мать, – а пока помни, что хорошая католичка не поддается соблазнам. В брак надо вступать чистой душой и телом… – Магдалена коснулась крестика:
– Мама не венчалась с моим отцом. Они собирались пожениться, однако он умер. Значит, мама сама не устояла перед соблазном, по ее выражению. И с папой она не венчалась, а сходила в мэрию… – Магдалена не собиралась рассказывать о случившемся на исповеди:
– Это ерунда, – девушка закрыла глаза, – сейчас новый век. Мы с Генриком любим друг друга, а остальное неважно… – Магдалена краем уха слышала разговоры старших девушек в оперном хоре и массовке:
– У всех есть парни, никто не обращает внимания на сплетни кумушек. Но я и не думала, что это так хорошо… – томно потянувшись, Магдалена опустила руку вниз:
– Хорошо… – дыхание сбилось, – так хорошо. Он тоже так делал, и рукой, и… – она прикусила угол подушки, – хочется, чтобы он сейчас был рядом. С ним легко, словно я его всю жизнь знала, словно он мой брат… – в полудреме она услышала хрипловатый голос цыганки: «Твой брат здесь». Магдалена свернулась клубочком под одеялом:
– Она имела в виду Иоганна, кого же еще? Или она вообще болтала все, что в голову взбредет… – девушка погасила керосиновую лампу.
Скрипела неплотно прикрытая форточка, деревья во дворе гнулись под неожиданно холодным ветром. Дневная жара сменилась мелким, надоедливым дождем. В темноте засветились очертания чего-то белого. Машина c выключенными фарами выехала с лесной дороги. Автомобиль остановили рядом со щитом:
– Добро пожаловать в «Озерный приют»! Домашний отдых на берегу озера, в сосновом лесу… – невысокая фигурка в черном плаще выскользнула из-за руля. В отсутствии гостей Брунсы отключали на ночь генератор. Большой особняк с черепичной крышей и деревянной галереей освещала только бледная луна, виднеющаяся в разрывах туч. Ловкая рука перекусила клещами телефонный кабель, уходящий в выстроенную рядом с забором будку. Вскинув на плечо погромыхивающий канистрами рюкзак, визитер пошел ко входу в дом.
Нож защекотал шею Гертруды. Низкий голос требовательно сказал:
– Я жду, фрау Брунс, то есть фрейлейн Моллер, – она осветила фонариком стену гостиной, – право, это не такое сложное решение…
Запястья и щиколотки Гертруды стягивала грубая веревка. Вышитая ночная рубашка промокла от мочи, в комнате пахло испражнениями:
– Это кто-то из детей, – бессильно поняла Гертруда, – но если я не сделаю того, что она скажет, она вообще их убьет…
Неизвестная женщина натянула на лицо черную вязаную шапку с прорезями для глаз и рта. Волосы надежно прикрывал капюшон. Ее дождевик блестел в свете фонарика. Гертруда понятия не имела, кто перед ней:
– Она говорит на хохдойч, она немка… – зубы застучали, – меня нашли беглые нацисты. Она принесла сюда мое досье из министерства безопасности, то есть копию моей папки… – на вытканном руками Гертруды половике гостиной валялись ее фотографии в форме СС, диплом женской школы, справки о работе в концлагерях. Она не поднимала головы:
– Брунс и дети все слышали, она заставила меня во всем признаться… – мужа, Магдалену и Иоганна тоже связали. Гертруда подумала, что незнакомка сама могла учиться в ее школе:
– Или в диверсионной школе абвера. Она меня старше и наверняка работала в гестапо… – незнакомка двигалась легко. Руки она прикрывала перчатками, но Гертруде казалось, что перед ней женщина лет пятидесяти.
Нож ткнул ее в шею, теплая кровь потекла вниз:
– Если ты этого не сделаешь, – спокойно сказала женщина, – я на твоих глазах перережу горло твоим детям. Или нет… – Гертруда уловила в ее голосе улыбку. Наклонившись к ее уху, женщина что-то прошептала:
– И отчим и брат, – весело сказала она, – по очереди и вместе. Они развлекутся с твоей дочерью, а ты посмотришь. Потом я выжгу ей глаза серной кислотой…
Удерживая нож на месте, она потрясла открытой канистрой. На половик плеснула бесцветная жидкость. Ткань, зашипев, задымилась. По лицу Гертруды потекли слезы, она широко открыла рот:
– Я все сказала. Пожалуйста, не заставляйте меня… – рядом с ее связанными кистями лежал небольшой браунинг. Под его дулом Гертруда подтвердила, что служила в СС, что работала в Нойенгамме и Равенсбрюке. Она говорила монотонным голосом, не поднимая глаз к противоположной стене:
– После освобождения Равенсбрюка я… – она прервалась: