Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
– Может быть, оно и к лучшему. Угощайся, Иван Иванович, мед наш, степной… – у ограды участка стоял небольшой улей. Дядя, по его словам, тоже жил неподалеку:
– Я с ним не сталкивался потому, что на электровозном смена начинается раньше, – понял Генрих, – мое общежитие рядом, но мы строим здесь, а все заводы стоят за Тузловом… – по утрам слободская толпа осаждала идущие в центр автобусы.
Пока герцог не объяснил, как он попал в Новочеркасск, где потерял глаз и почему притворяется слесарем Мяги.
Щелкнув рычажком, Генрих удовлетворенно
– Но и времени не было объяснять. Они останавливали неразбериху на заводе, формировали комитет стачки, расставляли наряды рабочей милиции… – бродя сначала за дядей и Андреем Андреевичем, а потом за комитетом, Генрих аккуратно записывал все в блокнот. Передатчик размещался в комнате радиотехнического кружка в Доме Культуры. Рацию Генриху показал его знакомый по танцам, веселый парень Володя Шуваев, тоже рабочий с электровозного завода:
– Подумать только, прошлой неделей мы с ним ходили в парк. Он меня свел с Сотниковым… – Генрих поднял голову от передатчика:
– Говорят, Сотникова ночью взяли… – Генрих услышал новости от ребят, стоявших в патруле у горкома партии, – я сообщу, что начались аресты… – он указал на рацию. Дядя хмыкнул:
– Сообщай, но, по-моему, правильно его арестовали… – Коркач усмехнулся, – пусть проспится в камере. Он к полуночи на ногах не держался… – в патрулях пьяных не было, однако Генрих понимал, что комитет не может изъять у рабочих всю водку и самогон. За ночь он два раза забежал в Дом Культуры, где, за взломанной им вчера дверью кружка, спокойно стояла рация. Генрих не знал, глушат его, или нет, однако это было неважно:
– Я должен поставить всех в известность о случившемся, – вздохнул юноша, – но если мама услышит меня, она будет волноваться… – у него не было никаких сомнений в том, что он должен делать:
– Рабочие правы, восстав против коммунистов, – сказал себе Генрих, – я не получал разрешения к ним присоединиться, но я не могу стоять в стороне… – на исходе ночи, с помощью ребят из патруля, он перенес передатчик в заводскую слободу:
– Скажи, – добавил Коркач, – и еще скажи, что наш лозунг: «За Ленина, против коммунистов»… – сегодняшнее шествие к центру города несло портреты Владимира Ильича. Механик посмотрел на часы:
– Допивайте чай, – он подмигнул Генриху, – я пройдусь, проверю пикеты… – демонстрация начиналась с завода имени Буденного:
– На станцию я тоже загляну, – Коркач накинул спецовку, – но ты, Иван Иванович, хорошо там поработал… – Генрих тоже навестил станцию. Дядя распоряжался с уверенным спокойствием:
– Видно, что он четверть века воюет… – патрули перекрыли железнодорожные пути, – он ничего не говорит, но ясно, что он тоже не может сидеть сложа руки… – Генрих не знал, для чего дядя поинтересовался надежностью его документов:
– Все только начинается. Восстание перекинется в Ростов и на Донбасс… – зачарованно подумал юноша, – главное, добиться отставки Хрущева, мирных выборов демократического парламента… – дядя кивнул:
– Мы через полчаса подтянемся, после трансляции… – послушав шаги Коркача, он велел племяннику:
– Передача немного подождет. Выпей чаю, – дядя заглянул в курятник, – нам надо поговорить.
У товарища Котова нашлась подробная карта города. Ожидая завтрака, он расстелил на столе лист. Паркер коснулся синей ниточки реки:
– Смотри, здесь единственный мост… – он почесал поседевший висок, – по сведениям из слободы, – товарищ Котов коротко усмехнулся, – они опять затевают какую-то демонстрацию…
Рабочие патрули не трогали милиционеров или танкистов, охранявших Госбанк, здание горкома партии, почту и радиоузел. Ночью, не дожидаясь появления в Новочеркасске ленинградцев, Наум Исаакович отправил московских ребят прочесывать, как он выразился, территорию:
– Непонятно, кого они арестовали, – недовольно подумал Эйтингон, – зачинщиков или просто пьяную шваль, решившую воспользоваться моментом… – допрашивать арестованных было бесполезно. Рабочие, как кисло сказал Эйтингон на совещании, лыка не вязали:
– Но ребята держали уши открытыми, они слышали разговоры о сегодняшнем шествии…
За Тузлов ни силы КГБ, ни милиционеры с армией не совались. Слобода, с тамошней железнодорожной станцией, оставалась вотчиной восставших:
– Рельсы они перекрыли, – сказал Наум Исаакович Саше, – но нас это не касается. Во-первых… – паркер поставил резкие точки на карте, – на все заводы посланы наряды военных… – Эйтингон понимал, что на те же заводы отправится и так называемая рабочая милиция:
– Они опять начнут горлопанить… – Наум Исаакович нашел на столе сигареты, – призывать трудящихся бросить цеха, отправиться к горкому… – он перечеркнул мост ручкой, – но, во-вторых, здесь они встретятся с танками и БТР…
Ночью Эйтингон услышал от генерала Плиева, командующего Северокавказским военным округом, о готовности армии остановить бунтующих:
– Что-то незаметно, – ядовито сказал Эйтингон генералу, – пока ваши танкисты сидят с задраенными люками… – Плиев отозвался:
– Не было четкого приказа, товарищ Котов. Но Матвей Кузьмич, то есть генерал-лейтенант Шапошников, не подведет… – Эйтингон раздраженно пробормотал:
– Малиновский велел вам навести порядок, куда еще четче… – никогда не жаловавшийся на память Наум Исаакович узнал имя Героя Советского Союза Шапошникова:
– В сорок пятом году он командовал механизированным корпусом, освобождавшим Венгрию и Австрию. Его Особый Отдел рапортовал, что генерал ни в грош их не ставит… – после победы Шапошникова неоднократно замечали в компании союзных офицеров.
– То есть американцев, с которыми мы встретились в Австрии, – вздохнул Наум Исаакович, – ладно, тогда нам было не избежать общения с союзниками. Журавлев тоже разговаривал с Холландом, даже держал его в камере… – Наума Исааковича неуловимо что-то беспокоило: