Вельяминовы. За горизонт. Книга 4
Шрифт:
После пары часов, проведенных сегодня на дне Москвы-реки, перед ожидающейся ночью с пани Данутой, Саша с гораздо большим удовольствием поспал бы. Он спустился с водолазами в реку рядом с Большим Каменным мостом. Пока поиски шли в пределах километра от посольства:
– Мы нашли пару пистолетов и все, – недовольно подумал он, – никаких тел, никаких следов 880… – разговор с приемным сыном убитого гражданина Лопатина тоже ничего не дал:
– Парень настаивает, что его отец уехал на рыбалку… – Саша прочел рапорт коллеги Генриха Рабе, –
– Арестовывать его не за что, – хмыкнул Скорпион, – прокуратура не даст санкции и будет права. Времена беззаконий прошли, у нас конституционное государство… – Саша считал, что съезд и лично товарищ Хрущев поступают верно:
– Хватит цепляться за прошлое, то есть за Сталина. Он был великий человек, но и великие люди ошибаются. Товарищ Ленин, кстати, открыто признавал свои ошибки, как и дедушка… – Саша читал стенограмму заседания ЦК большевистской партии, из специального фонда хранения, как говорили в архивах:
– Дедушка настаивал на расстреле всех зачинщиков и участников эсеровского мятежа, включая Спиридонову. Он заметил, что убийцы Мирбаха имели при себе мандат с подписью Дзержинского. По его мнению, Дзержинский тоже подлежал аресту… – Ленин резко оборвал соратника:
– Александр Данилович считает, что у нас диктатура пулемета, – усмехнулся Саша, – но мы должны подчиняться диктатуре пролетарского закона, товарищи. У нас не единоличное правление. Решения мы принимаем коллегиально, а не следуя прихотям некоторых самопровозглашенных наполеончиков… – Дзержинского временно отстранили от работы, но быстро вернули в ВЧК:
– Спиридонова получила всего год тюрьмы, откуда она скоро и бежала. Остальные тоже отделались легким наказанием, – подумал Саша, – расстреляли всего несколько человек. Правда, маховик ежовских репрессий обрушился и на них… – под наполеончиком Владимир Ильич имел в виду Горского:
– Такой и должна быть комсомольская и партийная жизнь, – сказал себе Саша, – честной. Личная жизнь тоже, я бы никогда не солгал любимой женщине… – вдохнув запах кофе, он добродушно сказал:
– Ты меня балуешь, милая… – она пристроила поднос на тахту:
– Еще бутерброды. Ты, наверное, проголодался… – Невеста носила его рубашку. Растрепанные, каштановые волосы падали на высокую грудь:
– Мне скоро надо ехать, – грустно сказала девушка, – хорошо, что здесь всегда можно поймать такси… – комитетская машина дежурила неподалеку от заколоченной церкви:
– Придется одеваться, тащиться в непогоду на улицу, – за окном кружились хлопья мокрого снега, – ладно, все равно мне к шести вечера на работу… – Саша привлек девушку к себе:
– Пусть кофе остывает… – шепнул он, – мне нужна твоя помощь, Густи… – она хихикнула:
– Я чувствую. Сейчас, милый, сейчас… – Невеста быстро скользнула под плед:
– Не только в этом, – ласково сказал он, – ты слышала от Мэдисона такое имя, полковник Пеньковский? Он работник ГРУ… – не оставляя своего занятия, девушка закивала. Саша почти нежно погладил ее по голове:
– Очень хорошо. Ты мне все потом расскажешь, милая… – закрыв глаза, он позволил себе облегченно выдохнуть.
Подслеповатое окошечко пыльного закутка выходило на Красную площадь. Павел притулился на расшатанной табуретке. Свет в каморку не провели, однако площадь заливали яркие лучи только что заработавших прожекторов. Павел залпом прикончил тепловатую водку в стакане:
– Оцепление пригнали, – юноша отломил корочку от остатков половинки бородинского, – парад, что ли, репетируют…
Кроме хлеба, товарищ Бергер купил в дежурном гастрономе рядом с институтом Склифосовского две бутылки водки и рыбные консервы. Нечего было даже думать о том, чтобы пить на Патриарших. Аня вернулась домой из госпиталя. По словам сестры, Надю перевели в обыкновенную палату. Девушка попыталась подняться на ноги:
– Она еще слаба… – Аня потянула из кармана записку, – но чувствует себя гораздо лучше… – сестра нарисовала веселую рожицу, снабдив ее знакомыми Павлу словами на французском языке:
– Один за всех и все за одного… – Павел чиркнул спичкой, – Витьке я то же самое сказал…
Они приехали в институт Склифосовского для формального опознания тела Алексея Ивановича. В регистратуре паспорт Бергера тоже не вызвал никаких вопросов:
– Витьке я объяснил, зачем пользуюсь чужими документами, – Павел покосился на спящего на топчане приятеля, – он понял, что Комитет пасет меня и сестер… – то же самое услышали и визитеры в квартиру Лопатиных. Повертев паспорт Бергера, старший из них уважительно заметил:
– Работа отличная. Покажи-ка, на что ты способен… – Аркадий Петрович, как он представился, расписался на чистой странице альбома. Павел мгновенно повторил подпись. Старик усмехнулся:
– Гудини. Покойный Алексей Иванович тогда еще не родился, а я… – он смерил Павла пристальным взглядом, – чуть постарше тебя был. В восьмом году Гудини гастролировал по России, показывал трюк с освобождением из камеры в Бутырке. Я тогда своего первого срока ждал, за воровство… – Павел понял, что Аркадию Петровичу почти семьдесят лет:
– Пришлось выйти из отставки, – коротко заметил старик, – надо принимать дела Алексея Ивановича… – он нацарапал на бумажке телефон:
– Безопасный номер, – добавил Аркадий Петрович, – позвони, если понадобится помощь. И вообще, – он повел рукой, – ты нам еще пригодишься, Гудини… – Павел оставил ему номер телефона в мастерской Неизвестного:
– Данута туда не звонила, – вздохнул он, – я набрал мэтра, проверил. Прошло два дня с нашей встречи на поплавке. Она обязательно меня найдет… – Павел надеялся, что все именно так и случится. Пить на Арбате тоже было невозможно: