Венец карьеры пахана
Шрифт:
Крест мягко прикрыл за собой дверь, оставив Батяню с Андреем наедине.
По некоторым косвенным признакам можно было сделать вывод, что Батяня относился к Андрею с симпатией. Даже внешне они были чем-то похожи. Воровская карьера Андрея начиналась с вокзалов, где он стрелял у сердобольных граждан копеечки. А повзрослев, подворовывал здесь же, на майдане, все более набираясь наглости и опыта.
Вокзал — это отдельное сообщество, некое государство в государстве, и Андрей достойно прошел по всем ступеням этого сообщества, пока не сделался полноправным его членом. Кроме ловких рук, парень имел еще и немалый интеллект, что способствовало
Все изменилось в одночасье, когда толкового пацана с вокзала заприметил Батяня. Поначалу он сделал Андрея своим порученцем, что сразу поднимало авторитет того. А когда Андрей понемногу окреп и присмотрелся к новым жизненным реалиям, то Батяня приблизил его к себе и поставил контролировать ювелирный бизнес. А скоро окружающие стали забывать о том, что Андрей поднялся из вокзальных переходов.
Вокруг камушков крутились настоящие деньги.
Андрей был благодарным человеком, на это и делался главный расчет. Вытащенный едва ли не с самого дна, обласканный и введенный в круг подлинных хозяев города, он должен был стать преданнейшим сторонником своего благодетеля.
У Андрея имелась еще одна неплохая черта, он умел меняться, сообразуясь с обстоятельствами. Гибкость мышления и неплохая память позволяли ему чувствовать себя своим даже среди людей интеллектуального труда. А вокзал, где можно было встретить самые удивительные типажи, предоставил ему такой огромный материал для наблюдений и такую серьезную школу жизни, какой не встретишь ни в одном другом месте.
Фартовый обратил внимание на то, что Андрей вошел в массажный кабинет очень достойно, остановившись у порога, легким наклоном головы оказал почтение известному вору. Георгий Георгиевич не спешил протягивать ему руку, хотелось посмотреть, как парень будет действовать при затянувшемся молчании. На спокойном лице Андрея не замечалось ни малейшего замешательства, холодный, почти равнодушный взгляд.
Еще одна хорошая черта, несмотря на молодость, парень имел колоссальную выдержку.
— Ну, здравствуй, — произнес старик, протянув ладонь.
— Здравствуй, Батяня, — склонился Андрей.
Руку он пожал крепко, уважительно, но безо всякого заискивания. Даже держался он как-то степенно, словно в его жизненном багаже были не вокзальные стены, а чалка со строгим режимом. Кликуху наставника он произнес как-то по-особенному, будто и вправду поприветствовал отца.
— Садись, — предложил Батяня свободный стул.
От Георгия Георгиевича не укрылся взгляд Андрея, брошенный на дверь, за которой спряталась Людмила. Парень понимал толк в красоте. На какое-то мгновение губы Андрея сжались, как бы выразив сожаление, после чего его лицо вновь приняло бесстрастное выражение.
Батяня редко кого приближал к себе. Такую привилегию следовало заслужить. Любой неверный поступок тотчас зачитывался в минус, пахан никогда о нем не забывал. А Андрею как раз подвалил тот нечастый случай, когда авторитетный вор поставил его рядом с собой. А все потому, что этот малец обладал массой достоинств, и самое немаловажное из них состояло в том, что он предпочитал учиться на чужих ошибках — весьма похвальное качество для пацана. Он умел подметить у других и взять в актив все то, что могло бы пригодиться впоследствии.
Поблагодарив за приглашение легким кивком, Андрей сел на стул. Причем тут же сумел найти такое положение, которое подчеркнуло бы его уважение к собеседнику и одновременно указывало бы на его внутреннюю свободу.
— Рассказывай, что там с деньгами?
— Зальцер пока не готов отдать четверть миллиона баксов. Он сказал, что сейчас…
Старик невольно напрягся.
— Что значит не готов отдать? — кустистые брови законника приподнялись верх. — Он должен нам четверть миллиона. В его долбанном бизнесе крутятся и наши деньги.
— Он предложил интересный расклад.
Батяня внимательно посмотрел на Андрея, после чего вяло отреагировал:
— Слушаю.
В какой-то степени парень вышел за рамки дозволенного, выслушивать интересные расклады и принимать решения полагалось только пахану, и, уж конечно, Андрея никто не уполномочивал списывать долги.
Парень сделал первый серьезный прокол, и старик всерьез стал подумывать о том, что свое отношение к пацану, возможно, следует пересмотреть.
— У Зальцера объявился клиент, который предложил ему на продажу алмаз более пятидесяти каратов. Зальцер уверял меня, что такой алмаз у клиента не последний.
Сказанное меняло положение вещей.
— Вот как. И что же это за человек?
— Какой-то старик. Он дал понять Зальцеру, что буквально сидит на мешке с алмазами.
— Серьезный клиент, — задумался Георгий Георгиевич.
У Зальцера на хорошие камушки было врожденное чутье. Ему нет нужды играть в прятки или обманывать, за такие вещи могут спросить весьма дорого, следовательно, сказанное им соответствовало действительности.
А если так, то подобную информацию можно было оценить в четверть миллиона долларов. Ведь только один камушек на пятьдесят каратов мог стоить такой суммы. А если этот старик в запасе имеет не один камень, а предположим, пять или десять…
Старика нужно брать!
— Старик не сказал Зальцеру, откуда у него взялся такой крупный алмаз?
— Нет. Но в этом алмазе Зальцер узнал именно тот самый, который когда-то принадлежал его дяде, а потом перешел к его отцу.
— Вот как, интересно. И каким образом от него уплыл этот камушек?
— Он сказал, что в конце войны НКВД сильно шмонало ювелиров по всему Уралу. И если у этого старика появился один из реквизированных тогда алмазов, так почему не быть и другим?
— У тебя есть фотография этого старика? — голос у Батяни неожиданно осип.
Законный выглядел возбужденным, и Андрей подумал о том, что впервые видит его в таком состоянии, — ему всегда казалось, что волнение не для такого человека как Батяня, не в силу старости, а потому, что его жизнь сама сплошное цунами. Конечно, Батяня мог вспылить, но это была всего лишь некоторая демонстрация характера. В действительности его можно было сравнить разве что с глубоководным морем, на поверхности которого часто означены признаки тревоги, но зато внутри всегда царит арктический холод и покой. В этот раз все выглядело наоборот. Батяня очень хотел казаться спокойным, но поверить в его безмятежность очень мешали крупные капли пота, обильно выступившие на его лбу, рассеченном глубокими морщинами.