Венец творения
Шрифт:
Завибрировал ее телефон, директриса засуетилась, сказала, что, заболтавшись, напрочь забыла о важной встрече, и была такова. Женя осталась в саду одна, желая осмотреть масштаб повреждений, являвшихся результатом ночной бури. В этот момент из-за одного из стволов отделилась фигура, ринувшаяся к ней.
Это был двоюродный брат директрисы, энтузиаст с козлиной бородой, Леонтий Павлович Безхлебицын.
— Вы снова проникли на территорию Мухиной дачи! — заявила Женя вместо приветствия. — Хотя вам это запрещено в судебном порядке! Что же мне с вами делать, Леонтий Павлович?
Безхлебицын, воздевая к
— Каля вас неверно информировала! Причем, разрешите это отметить, не случайно, а вполне намеренно! Профессор Нехороших — крайне здравомыслящий человек…
Женя усмехнулась — и почему она так притягательна для психов? Неудивительно, что Безхлебицын так хвалит Нехороших — оба они одного поля ягоды: полоумные, живущие в мире своих фантазий, одинокие пожилые мужчины.
— И ночь зверя близится! — заявил он вдруг, выпучив глаза. — Ибо бурей начнется и бурей закончится! Он будет зачат в бурю и появится на свет в бурю! А вы в бурю умрете!
Скептически усмехнувшись (и тем не менее чувствуя, что по коже у нее бегут мурашки), Женя заметила:
— Я умру в бурю? Вы ничего не путаете? Или это вам мой гороскоп предсказал? В какую бурю — в песчаную? В пустыне Сахара? Туда я, спешу вас успокоить, не собираюсь!
Безхлебицын, потрясая козлиной бородой, что еще больше усиливало впечатление о нем, как о психованном чудаке, завопил:
— Все дело в Мухиной даче! Вы умрете здесь! Я предупреждал вас — уезжайте! Вы не послушались! И даже купили это чертово место! А Калечка тут как тут — опекает вас, ведет к цели…
Женя нахмурилась:
— На что вы намекаете, уважаемый? Какое ко всему этому отношение имеет Калерия Ильинична?
Леонтий Павлович утробно расхохотался и заявил:
— Самое непосредственное! Вам что, не бросилось в глаза, как она вокруг вас суетится? Как она вам помогает? Как она вас подкармливает? Прямо как пчела, вьющаяся вокруг своей королевы! Вокруг своей матки!
Он пустился в странный танец, притопывая ногами, тряся бороденкой и размахивая тощими, устремленными в сизое небо руками.
— Говорите начистоту! — потребовала Женя, но Безхлебицын, скрываясь за деревьями, каркнул:
— Грядет буря, грядет буря! Одна уже прошла, но в последний день апреля нас накроет и вторая. Мне-то что, я человек маленький, старый, больной. Это вам должно быть страшно, очень страшно, очень-очень страшно! И Калечка позаботится, уверяю вас, позаботится о том, чтобы все прошло по плану… И вы — часть этого плана!
Он исчез из поля зрения, и Женя решила его не догонять — все равно от этого бесноватого толку мало. Она побрела домой и вдруг почувствовала под ногой что-то. Нагнувшись, она подняла ключ — старый, заржавевший ключ, весь в земле, причем бородка у него была нестандартная — образовывала косой крест, обрамленный завитушками. Сначала Женя хотела его выбросить, но потом передумала и положила в карман. На Мухиной даче много тайн — может, еще пригодится!
Она мысленно вернулась к Безхлебицыну. То, что он терпеть не мог свою кузину, а та — его, было всем известно. Калерия Ильинична отзывалась о нем пренебрежительно и с иронией, а он все время намекал, что она не та, кем прикидывается, и задумала что-то ужасное.
Весь вопрос был в том — это правда или он возводит на свою суетливую и добродушную Калечку напраслину?
То, что директриса вилась вокруг нее, как пчела вокруг своей королевы, было метким сравнением. А ведь главная обязанность пчелиной матки — производить на свет потомство! Значит ли это, что Калерия Ильинична во что бы то ни стало хочет, чтобы новая владелица Мухиной дачи забеременела?
И произвела на свет ребенка сатаны?
Но ведь директриса ни во что такое не верит, она просто собирает старые истории, полузабытые, а то и вовсе забытые факты и страшные местные байки…
Ведь если допустить, что Убей-Волк ведет двойную игру, то недалеко и до вывода, что она — заодно с сатанистами. Или, чего доброго, одна из них!
В последнее Женя не верила. Нет, директриса женщина взбалмошная, но до мозга костей рациональная, практичная и законопослушная. Хотя сумасшедшие — а сатанисты были, вне всякого сомнения, таковыми! — умеют очень хорошо притворяться, напяливая на себя личину благопристойности и буржуазности.
А что, если в словах чудака Безхлебицына есть доля правды? Ведь добрая, но такая назойливая директриса буквально «ведет» их, заходит каждый божий день, навязывает свои услуги, более того, знакомые ей рабочие копошатся на Мухиной даче…
Кто знает, быть может, они, помимо новой проводки, устанавливают и скрытые камеры или микрофоны?
Женя громко рассмеялась, понимая, что сама начинает вести себя, как параноик. Подозревать директрису не было ни малейшего повода — или она просто не хочет смотреть правде в глаза?
Но какой такой правде? Не может же она подозревать Убей-Волк в том… В том, что она — сатанистка! И, более того, причастна к зверским убийствам. Хотя, если вспомнить ее циничную реакцию на кончину Толяна…
Женя вздохнула и вспомнила о том, что хотела поговорить с Кристиной, обвиняемой в этом кошмарном преступлении. Но как сделать это, если та находится под следствием?!
Однако отказываться от этой мысли она не собиралась. Ведь недаром у нее была масса клиентов, настоящих и бывших, работавших в разнообразных структурах и обладавших разнообразными связями.
Поэтому во второй день сентября, который выдался на редкость погожим, Евгения оказалась в судебно-психиатрическом институте, где на освидетельствовании находилась пациентка Кристина Дохилина.
Евгению встретил молодой, но уже полностью седой профессор, который проводил ее в свой кабинет, предложил кофе и сказал:
— Евгения Михайловна, ваш визит не будет зафиксирован ни в одном из наших журналов. Делаю я это исключение только потому, что меня попросили…
Он отхлебнул кофе и внимательно из-под тонких очков взглянул на Женю. Та улыбнулась, понимая, что профессор далеко не в восторге от ее посещения, более того, от нарушения всех мыслимых служебных инструкций, и сказала: