Венецианская блудница
Шрифт:
Фигура графа была первая, и пока они с Лючией сходились и расходились под прелестную музыку Люл-ли, он, верно, заметил, как взволнованно оглядывается она на мужа, который танцевал с весьма красивой, хоть и чрезмерно дородной, на взгляд Лючии, брюнеткою, и сказал с отеческой ласковой улыбкою:
– Не тревожьтесь, дитя мое. Ваш супруг подчинен приличиям, а дай ему волю, он вручил бы только вам заветное яблоко с надписью – «Прекраснейшей».
– Вы так думаете? – благодарно улыбнулась Лючия.
– А вы – нет? – изумился граф, и Лючия прикусила язык: да разве может новобрачная высказывать сомнения в своем супруге, особенно если их женитьба была столь блистательно-романтической, как у Извольского с княжной Александрой? Вот именно – с Александрой! Не забывай, кто ты теперь!
Она очень просто вернула мысли графа в нужное направление, улыбнувшись ему одной из тех многообещающих улыбок, которые итальянки раздают без стеснения, считая их чем-то вроде корсета и тесной обуви, то есть обязательными для приличной женщины. Граф Лямин даже засмеялся от удовольствия:
– Ах, как изменил вас брак, милая моя Сашенька! Вы были прелестным, маленьким, нераспустившимся шиповничком – теперь вы обратились в дивную розу, спрыснутую утренней росою. Право, если бы я не знал вас с самого детства, то теперь поручился бы, что вижу совсем иное существо, волшебным образом принявшее знакомый мне облик.
Ого!.. Лючия едва не наступила на ногу своему кавалеру, а Шишмарев, совершавший свои па в двух шагах от пары танцующих, заметно насторожился. По счастью, опасная тема была для графа Лямина не более чем светской приличной воркотней, и он с легкостью сменил ее на другую.
– Кстати о награде Прекраснейшей, о соревнованиях красавиц, – опять засмеялся он, как бы вспомнив что-то весьма веселое. – Еще в молодые годы нашей государыни Елизаветы, когда на престоле была Анна Иоанновна, в Санкт-Петербург прибыло китайское посольство. И Анна Иоанновна, которая была некрасива, но весьма самоуверенна, спросила китайца, кою из присутствующих дам он считает наиболее красивой. Китаец изысканно ответствовал, что в звездную ночь трудно сказать, которая самая блестящая из звезд. Но императрица настаивала: верно, она желала услышать себе комплименты, до коих была весьма охоча и вечно на них напрашивалась. Тогда китаец поклонился Елизавете Петровне и признался, что среди множества дам-красавиц считает самой красивой ее и что если бы у нее не были такие большие глаза, то всякий при виде ее умер бы от восторга! Воображаю, что он сказал бы относительно величины ваших глаз! – трясясь от смеха, едва смог выговорить граф.
Лючия тоже рассмеялась и со смехом перешла в пару к Шишмареву, присела перед ним в реверансе, ну а Лямин принялся кружить поодаль в одиночестве.
– Cчастлив видеть вас такой веселой, – пробурчал Шишмарев, почти не разжимая губ, и выражение его глаз отчаянно противоречило этим словам: он был явно раздражен.
– Мне не с чего грустить! – жизнерадостно ответила Лючия, медленно кружась и плавно покачивая головой то вправо, то влево. – Мой брак оказался очень счастливым… за что я должна благодарить вас, сударь.
– Вы прекрасно вошли в роль, – усмехнулся Шишмарев с видимым презрением.
– В роль? – вскинула брови Лючия. – Ах, вы имеете в виду в роль замужней дамы? Но ведь каждую девушку так или иначе готовят к этой роли с самого детства. Мне кажется, все девочки, едва родившись, уже ощущают себя чьими-то невестами, значит, будущими женами. А потом…
Она отошла от Шишмарева, подняла руки над головой, прищелкнула пальцами. Этот жест был сейчас как нельзя кстати: он привлек к ней внимание Шишмарева, а Лючия считала, что уже пора открыть ему свой замысел.
– А потом, – повторила она, воротясь к кавалеру, – вы ведь знаете, что мы с князем Андреем были предназначены друг для друга с детства, наши родители как бы заглазно помолвили нас. Конечно, я знаю, женщины наполняли его жизнь и составляли предмет его хлопот; но надеюсь, женитьба его изменит… уже изменила! – И обернувшись, она послала князю Андрею одну из своих коротких улыбок – такую, что он не мог, даже против воли, не улыбнуться в ответ. И Шишмарев это видел, не мог не видеть.
Лючия порадовалась, что настало время вернуться к графу Лямину: небольшая передышка ей была ой как нужна!
Впрочем, проницательный хозяин бросил на нее такой испытующий взор, что Лючия испугалась: он заподозрил что-то неладное, увидев лицо Шишмарева. Надо не дать ему начать расспросы! И она перешла в нападение первой:
– Пожалуйста, граф, расскажите мне что-нибудь еще о государыне! Нынче у меня вышла стычка с моим парикмахером из-за образа моих локонов…
Граф понимающе хохотнул:
– Нет, в женское соперничество лучше не вдаваться. Что же до занимательных историй… то вот одна, которую я не осмелился бы рассказать милой девочке Сашеньке, однако охотно посмеюсь над сим вместе с молодой княгиней Извольской.
Несколько лет назад, для потехи Елизаветы Петровны, с Камчатки, за тринадцать тысяч верст, были выписаны шесть молодых камчадалок. Сопровождал их один человек – штабс-фурьер Шахтуров. Очевидно, ему было нелегко одному с шестью вздорными бабешками. Вез он их так долго, что все они не только забеременели от него, но даже успели родить еще в Сибири. Тогда иркутская провинц-канцелярия распорядилась командировать в помощь Шахтурову еще одного офицера…
Лючия была рада, что фигуры вынудили ее повернуться к графу спиной. Ничего себе история! Да, впрочем, что в ней такого особенного? Лючия Фессалоне и не такое слыхивала! Вот именно – Лючия. Но совершенно непонятно, как повела бы себя, услышав этакие фривольности, Александра. Пискнула бы сконфуженно? Покраснела? Бросила бы на Лямина уничтожающий взгляд? Бог ее знает, как ответила бы благовоспитанная княжна Казаринова! А ее сестра решила ответить как Лючия, княгиня Извольская: вновь сойдясь с графом, который глядел на нее с откровенным лукавством, она спросила:
– Я лишь надеюсь, что на пути от Иркутска до Санкт-Петербурга нашлось еще четыре крупных города с провинц-канцеляриями?
– Это еще зачем? – удивился Лямин.
– Как вы не понимаете? – еще пуще удивилась Лючия. – Камчадалки наверняка дрались из-за господина Шахтурова и его коллеги. А ежели каждая провинц-канцелярия выделила в помощь Шахтурову по офицеру, то скоро у каждой дамы был бы свой кавалер, а значит, все свары стихли бы! Вообразите, как миролюбивое сообщество предстало перед императрицей!