Венецианская блудница
Шрифт:
Лючия встрепенулась. Говор и смех праздной толпы звучал в ее ушах, как слабый шум отдаленного моря. Она всю жизнь жила у моря и умела даже в самый безоблачный день предощущать грядущую бурю. И теперь знакомое волнение, зародившееся на дне души, подсказало ей, что еще не время разнеживаться и веселиться: на горизонте появились чуть заметные белые перья облаков. Они пока невинны на вид, но пройдет совсем немного времени – и затянут все небо, принесут с собой шквальный ветер…
Роль этих самых перистых облачков в зале играли двое лакеев. Против обыкновения, они были одеты не в раззолоченные или рассеребрянные ливреи, а наряжены неграми: в черное бархатное платье, так плотно пригнанное к телу, что лакеи казались нагими. На них были только перья в головах и вокруг бедер, по образу африканцев или индейцев, и Лючия едва не расхохоталась, вообразив, сколько петухов и индюков рассталось со своим роскошным оперением ради двух сих арапов! Ну а арапы между тем исполнили свою обязанность и сообщили о новой гостье, поэтому Лючия, хоть и собралась внутренне для этого события, не могла не содрогнуться, услышав пронзительные крики, перекрывшие даже громкую музыку:
– Прибыла княгиня Извольская!
Это был острый момент. Чудилось, вся зала враз обернулась к ней, словно некое стоглавое существо, затаив дыхание, не веря глазам… Лючия вздрогнула, на миг растеряв весь свой апломб. Что здесь происходило в ее отсутствие? Что успело произойти? Что увидит она в глазах Андрея? Где он?
Пока она не видела мужа, однако к ней спешил высокий статный, необыкновенно красивый, хоть и в почтенных летах, мужчина, и на лице его Лючия с облегчением прочла самое искреннее радушие.
Стало быть, она поспела вовремя!
Граф Лямин (это явно был хозяин) склонился к ее руке:
– Какое счастье видеть вас, милая, милая Сашенька! Надеюсь, вы позволите вас по-прежнему так называть? Ах, проказница! Я всегда уверял князя Сергея Николаевича, что его дочь еще даст ему дрозда!
Лючия не вполне была уверена в значении сей идиомы, однако граф расхохотался – и она не могла не улыбнуться в ответ.
– А я-то надеялся ежели не на роль жениха, то хоть посаженного отца! – ласково журил граф Лямин, с прелестной фамильярностью похлопывая Лючию по ладони, которую так и не позаботился выпустить, – оставили вы меня, моя нежная красавица, с сердцем, разбитым вдребезги… как, впрочем, и десяток-другой прочих ваших безнадежных воздыхателей. Одно и утешает, что не один я получил отставку!
Слава те, господи, уровень отношений с этим веселым человеком, хотя и имевшим вид седого воина, утомленного непогодами, но, похоже, не переставшим ходить по via amorosa [38] , вмиг сделался понятен Лючии. Он чем-то напомнил ей приснопамятного Бартоломео Фессалоне, однако это воспоминание отнюдь не огорчило, не рассердило ее, а напротив, наполнило доверием к князю. Ей не составило никакого труда поддержать беззаботную, кокетливую болтовню с ним, как-то незаметно перешедшую в общий разговор, ибо со всех концов залы к ним устремились люди, и все, чудилось, знали княжну Александру Казаринову, которая сделалась теперь княгиней Извольской, все, чудилось, любили ее, ибо наперебой изъявляли ей свои ласки. Лючию словно бы закружил разноцветный, душистый вихрь объятий, поцелуев, рукопожатий, комплиментов…
38
Любовной стезе (ит .).
Она мимолетно вспомнила загадочную, натянутую атмосферу «Ridotto», или казино Моро, или любого другого злачного места в Венеции: приклеенные улыбки, одинаковые белые маски-баутты, ледяные взоры, коварство под маской лести… Здесь же на нее смотрели с любовью, желали счастья от души. Искренность чувств – вот что сделалось для нее ошеломляющим открытием!
Казалось, ее тайный брак с князем Андреем был именно тем событием, коего давно и с нетерпением ожидали все присутствующие, а потому даже те многочисленные юноши, коих сердца, по словам графа Лямина, были этим браком разбиты, горячо желали ей счастья и клялись, что непременно покончили бы с собой или пристрелили счастливого соперника, когда б им не оказался такой достойный и прекрасный человек, как князь Извольский. И вдруг странное, внезапное чувство легонько куснуло Лючию в самое сердце. Это была досада… зависть к сестре, которую она смахнула с шахматной доски своей жизни, будто незначительную пешку, а она, оказывается, была здесь королевой… И права Ульяна: Извольский все равно женился бы на Александре! Даже и без большой любви, но нашел бы с нею чаемое всеми счастье, жил бы спокойно, ровно, без неприятных, потрясающих сюрпризов, вроде тех, которые ему постоянно преподносит Александра-двойник, поддельная Александра, Александра-кукла… Лючия!
Блаженного возбуждения как ни бывало. Вышколенная Фессалоне, она продолжала смеяться и болтать, однако сердце падало при виде того, как приближался ее муж. Лючии стало трудно дышать… но не от страха. Он принадлежал другой, он думал, что женился на другой, Лючия для него – только призрак настоящей Александры…
Она едва не всхлипнула, так он был красив! Синий шелковый камзол был в точности такого оттенка, как его необыкновенные, холодноватые глаза. Эти черты, эти губы… у Лючии руки озябли, и она стиснула их нервным жестом. Рокот толпы вдруг отхлынул, словно штиль внезапно воцарился на море. Ничего не существовало – только этот человек, который медленно приближался к ней.
Что это? Было с ней такое когда-нибудь? Какое название дать этому томительному, всепоглощающему чувству? Долго-долго смотришь – и не рассуждаешь, не понимаешь ничего, чувствуешь только, что какие-то блаженные волны затопляют душу, что жизнь кажется бесконечно-прекрасной, – и все это при взгляде на человека, который идет к ней… на своего мужа!
Лючия вонзила ногти в ладони, пытаясь прийти в себя. Он ее муж! Он принадлежит ей отныне и вовеки, аминь, меж ними в том дана нерушимая клятва, к счастью нет никаких препятствий, кроме одного… ну уж надо постараться смести и это последнее!
Ничто так не взбадривало Лючию, как предощущение опасности, а поэтому она встрепенулась – и встретила князя блеском глаз, и светом улыбки, и не замедлилась с ответом, когда он воскликнул, старательно маскируя тревогой раздражение от того, что умысел его провалился:
– Вы все же явились здесь! Боже, как это неосторожно! Едва не погибнув…
– Погибают люди только от трусости, – усмехнулась Лючия. – А мне бояться нечего!
И, как в Фотиньином трактире, она залилась смехом – тем чарующим смехом, который способен был заставить встрепенуться самое холодное сердце! Но этот смех был передовым отрядом ее обороны, ибо если там, в трактире, к Лючии приближалась Судьба в виде князя, то сейчас она приняла уродливое обличье Евстигнея Шишмарева.
Ну, наконец-то пришел черед сделать то, ради чего Лючия вернулась.
16
Аллеманд Людовика XIV [39]
Стюха был, несомненно, доволен появлением княгини Извольской, да что – он был неприкрыто счастлив: наконец-то прибыла его сообщница и задуманная месть свершится! Шишмарева даже передергивало от нетерпения, и Лючия вообразила, что он прямо тут же обрушится на князя со своими разоблачениями, однако граф Лямин, человек опытный, вероятно, что-то почуял своим светским нюхом – и дал знак на галерею свесившемуся оттуда дирижеру, который высматривал каждое движение своего господина.
39
Название танца (франц .)
Грянула музыка. На сей раз, однако, это не был слаженный, торжественный хор рогов – по залу раскатились, звеня и словно бы подпрыгивая, звуки аллеманда, и всем, кто их слышал, захотелось немедленно слиться с этой музыкой.
И тут первый раз мелькнуло у Лючии подозрение, что граф Лямин был наслышан об интриге и сейчас предпринял все, что в его силах, дабы избежать скандала. Нет, конечно же, он не был посвящен в подробности позорной авантюры, однако оказался слишком искушен, чтобы не заметить напряженности в позе дамы, отвращения на лице князя, мстительных искр во взгляде Шишмарева… а потому немедленно перестроил ситуацию, бросив всех троих – и себя в придачу! – в круговорот аllemande a la Louis XIV. От традиционного аллеманда, пришедшего во Францию через Эльзас из Германии и характерного приличной вежливостью (обычно звучала музыка Баха и Генделя), французский аллеманд отличался большей скоростью в смене па, большим разнообразием грациозных и красивых жестов, а главное, тем, что его танцевали втроем: одна дама и два кавалера. Рассказывали, что при дворе страстного Короля-Солнце один кавалер (король) танцевал с двумя дамами, но возможно, это были всего лишь разговоры. А здесь, на балу, чреватая опасностью картинка теперь выглядела так: к молодой княгине Извольской спешат три кавалера наперебой. Хоть они с князем Андреем и были молодоженами, однако дурным тоном почиталось в обществе танцевать с супругом вместе, а поэтому Лючия подала руки графу Лямину и Шишмареву и вошла с ними в ровную линию танцующих.