Венецианская блудница
Шрифт:
– Вам же всегда нравились лягушки, – усмехнулся князь Андрей, когда она спросила: нельзя ли, мол, заставить их молчать. – Помнится, я вам как-то посулил (десять, двенадцать лет тому, не скажу точно), мол, ежели наябедничаете, Сашенька, моему батюшке, что я свирепого Катка с цепи спускаю, чтоб побегал да лапы поразмял, не все ж ему лаять до хрипоты! – ну вот, говорю, коли наябедничаете, я вам не токмо сейчас же за ворот лягушек насажаю, но и при всяком удобном случае буду их туда бросать! А вы, вы поглядели на меня как на пустое место, потом пошли к пруду и набрали полные руки лягушек, лягух и лягушат, да так и держали их, пока они, преизрядно вас илом вымазав, не шлепнулись одна за другой наземь и не упрыгали в свое болото.
Лючию так передернуло, что она на время дара речи лишилась. Лягушек… холодных, мокрых, змеино-гладких – руками? И смотреть в их выпученные глаза, ощущать, как вздымается и опадает раздутое горло, из которого так и рвется утробное: «Ква-ква», «Сашень-ква-ква!» Бр-р! Ой, нет!
Она брезгливо затрясла пальцами и обиженно отвернулась от мужа:
– Нашли, что вспомнить! С возрастом люди меняются!
– Мне ли сего не знать, – вкрадчиво проговорил князь Андрей, кладя прохладную ладонь на ее теплое обнаженное бедро, и Лючия затаила дыхание, ожидая, когда его ладонь осмелеет и начнет свое сладостное путешествие по ее телу…
Однако среди ночи она вновь проснулась от лягушиных стонов и долго, долго лежала, вперившись в потолок и слушая звучащую, охающую тьму, и со всех углов комнаты к ней медленно слетались воспоминания.
Нет, сему надлежало как-то положить конец! Уже не одну ночь лягушки будили ее, не одну ночь провела по их милости Лючия в тягостных, неотвязных раздумьях, которые, в общем-то, сводились к одному: выдержали бы их с князем Андреем нежность и страсть, соединенные с легкой, чудесной дружбой, испытание откровенностью, открытием тайны Лючии Фессалоне? Разумеется, она была не совсем уж безумна, чтобы исповедоваться перед мужем, однако всегда оставалось вероятие роковой случайности. По осени надлежало воротиться в свое имение князю и княгине Казариновым. Каково это будет – встретиться с родными? Уже и так Лючия два месяца отделывалась только устными посланиями, передаваемыми нарочными, к бабушке, оставшейся в Казарине-Каширине. На счастье, старушка недолюбливала князя Андрея и не только не больно-то рвалась повидаться с ним, но и внучку, пошедшую против ее воли, пока не хотела видеть. Лючия выражала приличную случаю скорбь, однако втихомолку надеялась, что бабушка не преминула отписать князьям Казариновым о проделке их любимой и единственной дочери. Лючия лелеяла мечту, что те слишком рассердятся и, может быть, даже не пожелают увидеть Александру… Слабая вероятность этого помогала ей жить.
Вот если бы они были и впрямь обвенчаны с князем Андреем!.. То есть они, конечно, были обвенчаны, однако при совершении обряда звучало совсем другое имя: не «раба божия Лючия», а «раба божия Александра». Лючия видела только один способ соблюсти все узаконения своего брака: окреститься под именем Александры. Причем совершить сие надлежало тайно, а запись о крещении должна быть сделана задним числом… Нет, слишком много условий приходилось бы соблюсти, а как их осуществить Лючии в этой местности, где все друг друга знают? Каждое действие и поступок романтической пары Извольских по-прежнему возбуждали всеобщее любопытство и пристальное внимание, а у Лючии не было ни одного лица, которому она могла бы вполне довериться. Ульяна, Северьян, граф Лямин – они сделались ей друзьями, да, это были истинно благородные люди, независимо от чина и звания, но здесь благородство было не помощник. Лючии нужен был человек не больно-то чистоплотный, не стесняющийся в средствах для достижения цели, не отягощенный излишней совестливостью, изобретательный, храбрый, дерзкий на выдумку и поступок – словом, такой же, как она сама… или Евстигней Шишмарев.
Что греха таить, как говорят русские: Лючия уже не раз и не два пожалела, что рассорилась с ним так грубо и бесповоротно. Надо было обойтись с ним поделикатнее, подержать еще немного на коротком поводке, повыведать его слабости и тайны, чтобы превратить в зависимого от нее человека, а не открытого врага.
Ах, как ей нужен был сейчас Стюха Шишмарев, непревзойденный мастер устраивать случайности!..
А может быть, вражда их не так уж глубока и неискоренима? Как бы ни обернулось дело на том роковом балу у графа Лямина, Стюха-таки получил свое наследство и имеет теперь все основания быть предовольным жизнью. И если бы он хотел выдать Лючию, он уже, конечно, сделал бы это! Но нет, размышляла Лючия, открытие ее тайны Стюхе сейчас не больно-то с руки! Первое дело, поди-ка все это докажи. Сама она может терзаться страхами и сомнениями, поскольку знает, что рыльце в пушку, однако никому и в голову не взбредет история о сестре-близнеце Александры Казариновой, да еще явившейся из какой-то Венеции, которая для большинства новых знакомых Лючии такой же миф, как… как, скажем, Москва для Лоренцо Анджольери. Единственное, чего стоит всерьез опасаться, это возвращения Александры… настоящей Александры Казариновой. Вот единственная истинная свидетельница того, что молодая княгиня Извольская – не более чем самозванка, авантюристка и воровка, укравшая имя, звание, жениха у родной сестры, а может быть, и ее убийца…
И вдруг всей душой своей, погрязшей в пороке, но рвущейся к счастью, Лючия взмолилась о смерти сестры. Святая Мадонна, на что обречена эта невинная, ничего не понимающая девочка! Чезаре, которому Лоренцо Анджольери пообещал отдать Лючию, наверняка изнасиловал ее еще в пути, не слушая никаких оправданий и объяснений. Если Лоренцо не побрезговал остатками после трапезы своего слуги, Александра удовлетворяла и его похоть… Лючию затрясло при воспоминании о тонких губах Лоренцо, его хищном взоре, волчьих ушах. Невозможно подумать, что она когда-то мечтала принадлежать Лоренцо. Это зверь, который, наслаждаясь, убивает своих жертв! Господи… Господи, как это пережила Александра! Такая беленькая, нежная, мягкая, чистая до прозрачности – вырвана из привычной жизни, как цветок, унесена злым ветром на чужбину, отдана во власть злодею, на чужую волю… как была отдана несчастная Ульяна губительнице людей Шишмаревой-Лихачевой.
О господи Иисусе, о святая Мадонна, пусть Александру настигнет спасительная смерть, прежде чем она изведает свирепую мстительность Лоренцо Анджольери!
Лючия дала волю слезам, но, боясь, что проснется муж, заглушила рыдания подушкой.
Долго лежала тихо, чуть дыша, и постепенно ей стало легче.
Лючия отерла глаза, села, перекрестилась, плюнула через левое плечо и даже сделала на всякий случай рожки против сглаза. Ох, упаси боже встретиться еще раз с Лоренцо, этим дьяволом, и иже с ним!.. Впрочем, зачем бояться того, чего быть не может? У Лючии достаточно забот в России, чтобы тратить время на венецианские привидения. И ее практический, быстрый ум снова навязчиво упрекнул: зря, зря разругалась со Стюхою Шишмаревым! Надо бы с ним помириться. Надо бы… да как, где?
Ясное дело, где! На балу. На том самом балу, который состоится завтра вечером. Еще нынче за ужином Лючия в очередной раз отказалась там присутствовать и стояла насмерть, князь Андрей даже рукой махнул на уговоры. То-то удивится, то-то растеряется он, когда жена вдруг даст согласие ехать в Шишмаревку! Ну что ж, на то и брак, чтобы жена удивляла мужа. Лючия победно усмехнулась, но тут же и нахмурилась.
Надо поступить похитрее. Надо не просто брякнуть о своем согласии, а преподнести его как дар. Утром, лишь князь Андрей проснется, Лючия поцелует его, погладит, потом… ну, потом, уже много позже, еще не разомкнув объятий, шепнет, что не хочет огорчать своего ненаглядного, ссорить его с соседями, а потому согласна нанести визит в Шишмаревку. А там уж она найдет способ подольститься к хозяину и вновь сделать его своим союзником. Это все будет завтра, а как говорят русские, будет день – будет и пища. Надо только выспаться… выспаться хорошенько. Но как это сделать, когда треклятые лягушки орут все громче и громче?!
Хорошо бы их прогнать. Но как? Покричать, что ли, из окна? Самозабвенные квакухи вряд ли услышат, а весь дом как раз перебудишь. Нет, надо пойти на берег и там пошуметь. Но что подумает какой-нибудь полуночник, увидав свою барыню бредущей по берегу пруда, в глухой темноте?.. Нет, она знает, знает, что надо сделать!
Сопровождаемая томительным, неотвязным стоном, Лючия набросила пеньюар и босиком побежала по коврам. Дверь не скрипнула, но, одолев еще несколько таких же бесшумных шагов по коридору, Лючия вдруг споткнулась: впереди кралась темная фигура.
Первой мыслью было – заботливая Ульяна обходит дом, но это была не Ульяна. Женщина довольно высокая, почти с Лючию ростом, волосы светлые, длинная коса из-под платочка… Ее было хорошо видно: кое-где по стенам оставались всю ночь, до рассвета, гореть факелы, забранные стеклянными шарами от пожара, и когда девка приостановилась под одним из таких светцов, Лючия увидела у нее в руках шкатулку. Воровка!
В два прыжка Лючия преодолела разделявшее их расстояние и, положив руку на плечо незнакомки, скомандовала: