Венецианская блудница
Шрифт:
Чудилось, не рукой, а сердцем выхватил он шпагу и с силой послал ее в грудь противника! И был ошарашен, встретив на полпути его клинок.
Траттория огласилась изумленным воплем присутствующих. Девки бросились по углам. Моряки и рыбаки, прочий сброд мужского пола споро очистили от тяжелых лавок побольше места и с азартом принялись наблюдать, криками подбадривая Лоренцо, в котором сразу признали своего. Иноземцу, понятно, не приходилось рассчитывать на поддержку.
Хозяин с привычкою отчаяния перехватил мальчишку, нагруженного подносом с винными кружками, и быстренько помолился Мадонне, чтобы разошедшиеся синьоры не побили полных бутылок. Пустые – ладно, бес с ними. Пусть бьют!
Шпаги скрестились, и Лоренцо с первых ударов понял, что с этим русским придется повозиться. Пусть он прихрамывает, но так ловок и проворен, что любому здоровяку даст фору. Сколько продержится против него Лоренцо? А может, и вообще не стоит защищаться?.. Но что бы он ни думал, ослабев от боли, пронзавшей душу, а тренированные руки и тело делали свое зловещее, лязгающее, грохочущее, смертоносное дело, в то время как взгляды, исполненные ненависти, скрещивались не менее грозно, чем шпаги, и задыхающиеся, короткие реплики разили больней лезвий, ни одно из которых, кстати, еще не достигло цели.
– Значит, это вы! Ты – Анджольери! Как я сразу не догадался, увидев твою звериную рожу!
Русский отшвырнул острие, грозившее проткнуть его левый глаз.
– Когда-то этот зверь очень нравился твоей потаскухе!
Лоренцо чудом отбил клинок у самого горла.
– Заткнись, не то я сам заткну тебе глотку. Где она? Что ты с ней сделал?
– Тебе описать подробно, ночь за ночью, что я делал с ней? А не хочешь знать, что она делала со мной? Это куда забавнее!
Клочки черного бархата взлетели в воздухе, иссеченные скользящим ударом, и Лоренцо простился со своим камзолом.
– Ты насиловал ее! Она говорила, что ты зверь, скот!
Белая рубашка русского оказалась располосована от шеи до пояса крест-накрест, и Лоренцо взъярился еще пуще оттого, что клинок на волос не достиг живого тела.
– Не думаю, что наша шлюха стоит дороже моего бархата и твоего батиста. Цена ей – медное сольди в базарный день. Может быть, бросим монетку, кому она достанется?
Чудилось, эти слова, эти безразлично-ядовитые слова выплевывал кто-то другой. Лоренцо слушал их с изумлением и отвращением постороннего и понимал, почему синие глаза русского высветились от ненависти и сделались подобными серой холодной стали.
– Довольно, ни слова больше о моей жене!
Его жене?.. Лючия – замужем за ним? Но ведь он, Лоренцо, тоже хотел жениться на ней!
Шпага дрогнула, рука повисла, и острие враждебной шпаги прочертило кровавую полосу наискось через грудь Лоренцо.
Он шатнулся. Как назло, единственный неубранный табурет попал под колени, и Лоренцо тяжело рухнул на него, заваливаясь на стол.
Зрители взревели.
Одно дело – глазеть на красивое сражение, совсем другое – видеть поражение соплеменника.
– Наших бьют! – проревел какой-то детина слова, понятные на любом языке без перевода, и толпа ринулась к победителю.
Тот отпрянул, выставив шпагу, острие которой, грозно поблескивая, почудилось вдруг опасным змеиным жалом. Это зрелище на миг охладило порыв возмущения, но этого мига хватило человеку, принадлежавшему к нации, которая, как ни одна другая, знакома с неистовством толпы, чтобы оценить свои шансы – и предпринять достойное отступление под напором превосходящих сил противника.
Поигрывая смертоносным острием, он пятился к двери, с ненавистью поглядывая на злобные лица. Черти их побери, прервать поединок в миг, когда он уже почти заткнул рот этой грязной, гнусной твари! Ну ничего. Не сейчас, так потом, он еще прикончит дьявола Лоренцо. А сейчас надо спасаться, ибо, если погибнет он, у Александры не останется ни одного защитника. То есть у Лючии, невозможно привыкнуть к этому имени! Но настоящую Александру тоже еще предстоит спасти, а потому нужно уносить ноги, да побыстрей.
Спиной он наткнулся на дверь, ну наконец-то! Сделал обманный бросок – толпа, дружно охнув, отпрянула. Русский толкнул дверь и уже хотел было выскочить на улицу, но тут свет из кабака упал на глубокую, спокойную, черную воду, которая подступала чуть ли не к верхней ступеньке лестницы.
Он и забыл, где он. Город-лужа! Город-море!
Вот счастье – плавающая телега. Как она, бишь? Тьфу, гондола! И совсем близко!
Одним прыжком он перелетел полоску черной воды, сел, глядя на людей, орущих в бессильной ярости оттого, что добыча ускользнула.
Ага, и его противник здесь, восстал из мертвых. Увы, он ранен очень легко, ничего, их еще сведет судьба, сведет!
«Hас еще сведет судьба, сведет!» – с ненавистью глядел на него Лоренцо, не зная, кого больше ненавидит сейчас: врага, или тех, кто помешал ему этого врага прикончить, или Лючию, или себя… И закричал гневно, протестующе, когда гондольер, стоявший за спиною своего пассажира, на возвышении, вдруг всей тяжестью навалился на русского, не ожидавшего нападения. Русский не успел даже пошевелиться, как был схвачен, поднят на воздух – и с силой брошен в черную воду.
Мгновение напряженного ожидания…
– Камнем! На дно! – радостно возвестил баркайоло, и зрители торжествующе взревели.
Лоренцо прищурился. Голос показался ему знакомым. Он уже слышал его прежде… Ну конечно, слышал! Правда, тогда этот голос был исполнен не торжества, а глубокой печали, и не кричал, а бормотал что-то вроде: «Ну кто ты теперь такой, Пьетро? Stupido! Дурак!»
Да это же тот самый баркайоло, который вез их с Лючией в ту волшебную ночь, когда Лоренцо понял, что любит ее, и признался, и услышал признание в ответ…