Венецианская блудница
Шрифт:
– Ты что, не видишь, я ранен, – сказал князь Андрей. – Помоги!
Он протянул руку Степану, но тот стоял набычась.
– Барское добро… – пробормотал он.
– Да что ты? – осердился князь. – Я замолвлю слово перед твоим барином, скажу, что сам в поломке виновен. А коли перед тобою в долгу, то отдарю новым ружьем. Ты принеси какой-нито ветошки из коляски да перевяжи, вон кровь как хлещет. Да и ехать надобно, барин твой ждет, ты починил ось-то?
Степан кивнул и, прижимая к себе сломанное ружье, как-то боком побрел прочь, изредка взглядывая на князя потемневшими, угрюмыми глазами. Вдруг он приостановился и, крикнув:
– Да вы не извольте тревожиться, что к барину опоздаем! Он вас не ждет, не звал он вас, потому что нету в Казарине никакого барина, он еще из чужеземщины не воротился! – кинулся со всех ног прочь, а через какое-то мгновение до князя Андрея донеслось щелканье кнута, топот копыт и скрип колес – звуки, означавшие, что коляска теперь на ходу. Однако звуки эти к нему не приближались, а удалялись и очень скоро стихли вовсе.
Странно, что первым делом князь Андрей подумал, как ему повезло: во-первых, избавлен от неминучей дуэли с тестем, а во-вторых, остался жив в такой опасной передряге. Свирепый зверь не пересек страшными своими клыками берца у ноги и сухих жил близ лодыжки, а только вспорол икру. Повезло также, что ствол ружья не забило землей, когда князь упал в первый раз, что не отвалились винты замка, не ссыпался с затравки порох. И уж совсем чудесное везенье, что без всякого прицела заряд попал в сердце зверя: ведь от легкой раны он мог еще более рассвирепеть и прикончить врага. И все-таки вепрь не растерзал своими клыками живота князя, а поразил только ногу. Как бы там ни было, благодарение Промыслу, спасшему от смерти!
Размышляя так, князь Андрей снял исподнюю сорочку и, порвав на полосы, перетянул ногу под коленкою, чтобы кровь перестала бежать, а потом крепко перевязал и рану. При этом он словно бы со стороны видел свои спокойные, уверенные движения. Этими неторопливыми действиями и размышлениями он тщился утишить ярость, вспыхнувшую в нем после бегства Степана, а также не дававшие покоя загадки: кому, ради всего святого, понадобилось завезти его в глухое место и бросить одного?!
Он ничуть не сомневался теперь, что Степан задумал сие заранее, и ось никакая не ломалась. Более того! Князь Андрей подозревал, что случай с вепрем сыграл Степану на руку, а не окажись такого происшествия, кучер, может статься, придумал бы еще что-то, дабы сделать князя беспомощным. Только теперь его заставило призадуматься наличие ружья у Степана. Следовало бы обеспокоиться этим раньше, но все мы задним умом крепки. Да и кому могло прийти в голову… кому могло придти в голову, что все задумано, лишь бы удалить князя Андрея с бала!
Он довольно быстро сообразил, что задача перед обманувшими его стояла именно эта. С ним расправились попутно, да и то – случай помог. Но что должно было случиться в доме Шишмарева после его отъезда? Что должно было случиться с Александрою?!
Прежнего вялого спокойствия как ни бывало! Князь Андрей вскочил, забывшись, тут же рухнул наземь от боли в ноге, но мигом забыл о ней, потому что сердце заболело в сто крат сильнее.
Что замыслил Шишмарев против Александры? Какую месть? Почему в этом замешан кучер Казариновых?
Князь Андрей скрипнул зубами, кляня свою забывчивость: не того ли кучера упоминал Шишмарев еще весной, когда они слаживали похищение Александры, которое бы не вызвало немедленной погони? Помнится, в деле были замешаны двое ее слуг: горничная Фенька и… и кучер, да, ее жених, кажется. Ну, Шишмарев хорошо знал рассеянность и легковерность Извольского, если не постеснялся подсунуть ему снова того же кучера! Понимал, конечно, что у князя совесть нечиста и он так встревожится возвращением Казаринова, что со страху не заметит ничего подозрительного, бросится, гонимый честью, на зов – и забудет, где, с кем, в чьем доме оставил жену.
Князь Андрей встал на четвереньки и пополз, волоча раненую ногу. Через несколько минут ладони его были исколоты и окровавлены, а чулки на коленях стерты до дыр. Стиснув зубы, князь Андрей сел, перевел дыхание, снял чулки и обвязал колени, напялив башмаки на босу ногу. Вот, в каждом дурном есть что-то хорошее: хоть новые тесные обувки не трут теперь босых пяток, как терли при ходьбе! Опять пополз, обвязав ладони рукавами исподней рубахи.
Теперь дело пошло веселей. Главное было – выбраться к торной дороге до темноты, а уж там-то он нипочем не собьется с пути.
Ночи в диком лесу князь не боялся; боялся только, что сил не хватит. Ползти-то ему верст пять. И еще предстояло выбрать, куда сворачивать через версту, на развилке: направо, к Извольскому имению, или налево, к Шишмаревке. Александра, конечно, еще там… Бог даст, мстительный замысел Шишмарева, в чем бы он ни заключался, еще не свершился. Может быть, он еще успеет… хотя что с него проку, раненого да ободранного? Не лучше ли сначала явиться домой, а потом нагрянуть в Шишмаревку при вооруженной охране, при силе, грозным мстителем, обреченным на победу?
Но Александра! Александре тогда придется лишнее время пребывать во власти злодея! Да хоть и голыми руками против вооруженного сонма придется оборонять князю Андрею свою жену, а все равно – он знает, что не даст и пальцем ее тронуть, не даст и волосу упасть с ее головы. При страхе за нее силы его удесятерились. Любовь… он словно бы видел ее воочию, эту любовь, как ярую пламенную птицу, поселившуюся в его сердце и окрылившую душу. Безмерно удивительно, что столько страсти в нем отдано теперь Александре, которая никогда ему даже и не нравилась особенно. Или правы мудрые люди, которые уверяют, что лишь телесный союз открывает путь к истинно духовной связи? Да, так, и все же, все же… Познав тело Александры, разве достиг он глубин ее души? Разве не сделалась она во сто крат загадочнее и непостижимее теперь, хотя тело ее в его власти и еженощно они сплетаются в объятиях, отворяющих им совместный путь в страну счастья, несущих мучительное блаженство, которое сродни смерти?
Он содрогнулся, вспомнив ее протяжные, сладостные стоны, напоминающие тихие рыдания. Пусть только посмеет кто-нибудь лишить его этого, посягнуть на его жену! Однако же будь прокляты его простодушие и доверчивость. Ну разве нельзя было ждать от Шишмарева подвоха? Не мог, ну никак не мог Стюха спустить свой публичный позор на прошлом бале… тьфу, словно опоили князя Андрея чем-то, ведь не зря Александра и Ульяна были против поездки на этот бал!
Он в ярости стукнул себя кулаком по лбу, но забыл, что стоит на четвереньках, утратил равновесие и ткнулся лбом в землю. И замер, приникнув к ней: она так и гудела под множеством копыт!
Топот шел со стороны развилки, куда ему ползти еще не менее часу. Сумерки сгущаются, однако он сможет разглядеть верховых, крикнуть… если поймет, что пущей опасности нет. Никакого вероятия, что это подмога из дому: прошло не более двух часов, как он уехал, Александра еще не могла его хватиться, Лямин тоже не подозревает дурного.
Кто же это идет по степи наметом? Не ватага ли разбойничья, по весне пуганая, вновь собралась да снарядилась в набеги? Все ближе, ближе… так несутся, что и мимо вихрем пролетят, ни он их толком не разглядит, ни они его не заметят. Может, оно даже к лучшему, конечно…