Венецианская маска
Шрифт:
— Она училась в университете?
— Да, изучала историю искусств, ты же знаешь. И еще до этого немного училась на художника.
— На художника? — быстро переспросила я. — Не знала про это.
— Да, — отец поморщился. — Она не закончила.
— У нее хорошо получалось рисовать?
— Неплохо, насколько я помню. Но я ничего в этом не смыслю.
— А почему она не закончила?
— Не захотела. Поняла, что рисовать — не ее. Не каждый может стать художником.
Я старалась сохранять самообладание, но внутри все бурлило. Значит, не каждый может стать художником? Может быть, только к ней это точно не имеет отношения. Ее работы волшебны, даже на взгляд
— Поля, у тебя уже есть планы на эти выходные? — спросил отец, всем своим видом показывая, что тема закрыта.
Тем же вечером я продолжила поиски артефактов родительского прошлого и на этот раз старания увенчались успехом. На нижнем ярусе пирамиды из старой обуви обнаружилась коробка, где вместо немодных сапог и неудобных туфель таилась толстая потрепаная тетрадь в кожаной обложке. Я перевернула титульный лист.
========== Глава 2. Дневник Анны (часть I) ==========
3 сентября, воскресенье
Отчет пошел.
Учебный год начинается завтра, и сейчас я слишком устала, чтобы испытывать какие-либо эмоции по этому поводу. Если честно, я думаю, что оптимальным для меня в данный момент было бы идти в душ и после — сразу в кровать, а не сидеть над пустыми страницами. Но все же в любой истории необходимо задать хороший старт, а какой же это «старт», если он берет свое начало не с чистого листа?
Выходные были интенсивные, утомительные и прекрасные. Я страдала от жары и, как это обычно бывает в таких поездках, от сумки через плечо у меня побаливали плечи. С учетом того, что уикэнду предшествовали две почти что бессонные ночи (леденящая кровь перед отлетом и дьявольски душная по приезду) к середине дня в воскресенье я уже чувствовала себя выжатой как лимон, так что остаток сегодняшнего вечера позволила себе полистать детективный романчик, чего, собственно, обещала себе здесь не делать.
Мне еще предстоит решить много проблем (как подступиться к индукционной плите, как сортировать мусор и как стирать и сушить одежду), но в общем и целом, я вполне спокойна.
Округлый аккуратный почерк я узнала сразу. Мама! Мамин дневник! Я едва могла поверить в собственную удачу. Она пишет о начале учебного года, то есть эти записи могли быть сделаны, когда она была студенткой или школьницей. Возможно, они помогли бы мне найти ответ на накопившиеся вопросы. Немного поколебавшись, я перевернула страницу.
Квартира, где я остановилась, понравилась мне сразу, несмотря на недостаток ящиков и крошечную ванную комнату, несмотря на отсутствие стеклопакетов, голые белые стены и плитку на полу, несмотря на худо работающий смеситель. Несмотря на все эти недостатки, есть в ней все же что-то винтажно изысканное. Ее хочется рассматривать, так много в ней любопытных деталей: по одиночке безвкусных, но вместе играющих гармоничным аккордом. Круглый деревянный стол с вязаной крючком скатертью, лампа под оливковым абажуром, складная ширма, два кожаных саквояжа, бумажный китайский зонт, коллекция оленьих чучел, две африканские вазы с искусственными цветами, подставка с ароматическими палочками, картины с изображением орхидей, фигурка Девы Марии в стеклянной бутылке. Но главное ее украшение — вид, открывающийся с террасы четвертого этажа: фасады домов коричневато-охровых оттенков осени, цветочные горшки и черепичные крыши. Я чувствую, что здесь сумею найти потерянное вдохновение.
Что сказать, я очень устала после перелета,
Быть иностранцем? Разве мама училась за границей? Сгорая от нетерпения, я прижала тетрадь к груди, заперла кладовую на ключ, вернулась в свою комнату и там улеглась прямо на пушистом розовом ковре. Мне было немного совестно вторгаться в мир чужих секретов, но я понимала, что этот дневник — единственное средство, способное открыть мне правду. Меня волновало не столько происхождение портретов и судьба маминого таланта, сколько что за человек моя мама вообще. Мне хотелось понять ее. Хотелось найти в ее прошлом причины, оправдывавшие ее отчужденность и холодность. И я чувствовала, как шумно колотится в груди сердце от предвкушения, что возможно, все они сейчас в моих руках.
4 сентября, понедельник
Итак, первый день в Академии искусств. Двадцать шесть человек, все из разных уголков мира, мы собрались в небольшой аудитории со стенами, обитыми потертыми деревянными панелями, где на заднем ряду уже был накрыт скромный стол из сыра, закусок и сладостей. Ни с кем не вступая в диалог, я тихонько посматривала по сторонам.
Как я и ожидала, в маленьком зале оказались представлены четыре основных типа людей искусства.
Номер один: хиппи, которых всегда можно узнать по худобе, взгляду с поволокой и неряшливой одежде. В свободное от курения марихуаны время они умудряются делать действительно стоящие вещи, но редко когда достигают высот из-за нелюбви к личной гигиене и неспособности налаживать устойчивые социальные связи.
Номер два: ничтожества с претензией на интеллектуальность. Отличительные черты: очки в яркой оправе (часто без диоптрий), стильный костюмчик, короткая стрижка у девушек и головные уборы у парней. Бисексуалы и снобы. Средние концептуалисты, но прекрасные маркетологи, они приносят на экзамен бюст Поллока из яиц и бекона, а уходят с высшим баллом и заказом из лучших галерей города.
Номер три: фрики. Про них говорят, что свои работы они пишут куриной кровью в полнолуние, их волосы переливаются всеми цветами радуги, а кожа пестрит тату и металлическими украшениями. Они держатся особняком и прогуливают почти все занятия, зато на экзамене преподносят нечто такое, отчего у всех отваливается челюсть.
И наконец, четвертая категория: посредственности. Среди них, мне подобных, и следовало искать друзей. Я почти сразу приметила одну такую девушку, судя по виду, итальянку, с темными глазами, огромными, как у персонажа японских мультиков, и приятными, мягкими чертами лица. Приметила и решила, что она станет моей подругой. Кажется, ее зовут Сара.
6 сентября, среда
День самобичевания и первого прогула.
Что я делаю совсем одна в чужом городе, в чужой стране, среди людей, с которыми у меня нет ничего общего? Я никогда не стану знаменитой художницей, у меня отличная техника, но нет таланта, об этом мне твердили все годы в художке, и если бы не Илья Иосифович, добрый приятель мамы, не видать мне своей фамилии в списках поступивших как своих ушей.