Венецианский аспид
Шрифт:
Шайлок остановился и прищурился поверх своих новых очков.
– Не дочь она мне. Она для меня умерла.
– А для нашего друга Лоренцо – нет, – ответил Грациано. – И он сейчас на Кипре наслаждается и ею, и твоими дукатами.
– Если уже с ней не покончил и не отдал моему брату, – сказал Саларино.
– А потом они кинули ее в море и теперь живут на твои дукаты. – Грациано расхохотался. – О твои дукаты, о твоя дочка!
– Смейтесь над моим несчастьем, молодой человек, но не только меня настигли сокрушительные потери.
– Ха! – отвечал Саларино. – Нам известно, что ты подослал жиденка в Бельмонт подменить ларцы для Бассанио, когда он будет просить руки Порции. Мы говорили с твоим гондольером, он тебе верность не хранил. Его же мой брат и нанял – и ему отдал кинжал свой.
– Ах вам известно, вот как? – Шайлок покивал. – И братнин кинжал у него, вот как? Понимаю. Странно, что вам такое известно, когда я об этом ничего не ведаю. Нет у меня никакого гондольера, и мне совсем не интересно, за кого выйдет замуж дочь Брабанцио. Вы знаете все это, хоть сие неправда и не имеет значения, но не знаете, какие вести на Риальто [249] сегодня утром, потому что были вы в пивной, где употребляли за свою удачу и мои несчастья, разве нет?
249
Парафраз, «Венецианский купец», акт III, сц. 1, пер. О. Сороки.
– А ну рассказывай, жид.
– А до Риальто дошли сведенья, что и второе судно Антонио погибло. Захвачено пиратами у Гибралтара. Команду выбросили на мавританский берег, а судно затопили у них прямо на глазах. Одного моряка подобрало проходившее испанское судно, и он прибыл сегодня утром. Скажите мне, и это я устроил? Это я повелеваю бурями и пиратами, что несут Антонио несчастья, потому что я еврей? Неделя осталась, бандиты с большой дороги. Передайте своему хозяину – пусть думает, как будет расплачиваться.
Два молодых человека внезапно протрезвели, и спесь слетела с них. Они переглянулись, не понимая толком, что им делать, как ответить. Вместе с состоянием Антонио на дно пойдут и их средства.
– Ступайте, ступайте, – сказал Шайлок. – В Риальто, сами убедитесь в моих словах. Вы же знаете, как евреи умеют врать.
Как наказанные щенки, двое поспешили в Риальто, отчаянно надеясь, что жид и впрямь солгал.
Это правда. Правда. Они действительно поговорили с моряком затонувшего судна. Но теперь – как сообщить Антонио? Они застали купца дома – он сидел с Бассанио, и оба пили вино, подогретое у очага, а на столе были разбросаны остатки простого обеда: хлеб, сыр и тонкие ломтики пармской ветчины.
– Заходите, садитесь к нам, – пригласил Антонио. – Тут хватит вам поесть, а я поспорить готов, сегодня вы еще ничего не ели.
Грациано и Саларино поспешили к столу, но садиться не стали.
– Друг Антонио, – сказал Грациано – тот, что повыше.
– Добрый Антонио, – сказал Саларино – тот, что покруглей.
– Добрый друг Антонио, – сказал Грациано.
– Вы петь, что ли, собрались? – спросил Бассанио – тот, что посмазливей. – Нет у меня настроения для ваших арий.
– Благородный, щедрейший Антонио, – продолжал Грациано.
– Что?! – не выдержал Антонио. – Что? Что? Что такое?
– Пропало еще одно ваше судно, – выпалил Саларино. – Извините.
Антонио поставил кубок на стол и откинулся на спинку кресла: глаза закрыты, он словно бы обарывал в себе приступ тошноты, охватившей все его тело. И только потом произнес:
– Где вы об этом услышали?
Грациано посмотрел на Саларино, который в ответ посмотрел на него. Стоит ли говорить, что впервые они услыхали про это от жида? Нет.
– По Риальто ходит весть, – сказал Грациано. – Но мы нашли матроса с пропавшего судна.
И двое по очереди принялись излагать трагедию мелкими порциями, поэтому в любой миг, когда на челе Антонио начинала собираться тень ненависти или гнева, за следующую серию брался второй – чтобы отвлечь его внимание.
Когда они договорили, Антонио отвалился на спинку еще раз и заговорил, закинув голову, закрыв глаза:
– У меня есть еще один купец, который должен доставить товар и вернуться в порт в целости и сохранности. С него я и выплачу свой долг жиду.
– Но осталась всего неделя, – сказал Бассанио.
– Да – неделя, и судно уже на две недели задерживается, поэтому вы должны сходить к своей Порции, у которой никто еще не прошел испытания ее отца, и спросить, не поможет ли она вам. Я прошу вас это сделать, Бассанио, как ваш дражайший друг, который любит вас больше всех на свете. Вы должны.
– И сделаю, Антонио. Мне кажется, она не может тронуть семейное состояние, если на это не согласится ее сестра, коя сейчас на Корсике, но я попрошу ее проявить жалость к вам, как ко мне, ибо в сердце у меня мы едины.
– А вы двое… – Антонио по-прежнему не поднимал головы. – Вам надо найти Шайлока – в городе, не на еврейском острове – и упросить его со мною встретиться. Не здесь и не в Риальто. Где-то наедине, на какой-нибудь улочке, куда не выходят никакие окна.
– И что вы ему скажете? – спросил Саларино.
– Ничего. Меня на этой встрече не будет. Я буду у синьоры Вероники, где меня увидит множество свидетелей. А вы попросите жида проявить милосердие ко мне, отсрочить выплату займа. Два месяца, месяц – даже неделю.
– А если он откажется?
– Тогда вы его убьете и труп сбросите в канал. Это надо сделать быстро, тихо – и мигом разойтись в разные стороны. Ко мне придете не сразу, а на следующий день, – и убедитесь, что я напился, устроил дебош и отключился в борделе.
Саларино посмотрел на Грациано, который посмотрел на Бассанио, который пожал плечами, словно говоря: «У меня своя роль, а вы играйте вашу». Парочка ничего не ответила, не запрыгала в восторге и ажитации от возможности помочь другу. Да, они наглецы, они красуются по всей Венеции и то и дело кого-нибудь запугивают, да, им случалось обнажать оружье в драках – и даже пускать кому-то кровь. Но они не убийцы, нет. Из всей их компании самыми жестокими были Саланио и Лоренцо.