Венецианский аспид
Шрифт:
– Я Яфет, – промолвил здоровенный иудей.
– Мне наспускать йеровоам еврейской спермы, желтошляпый фигляр. Дернешься – помрешь.
Яфет ахнул, когда Харчок выдернул кинжал у него из-под колена. А стоило ему отойти, как на Яфета сбоку налетела Джессика с полупустой винной бутылкой, и та завершила свою дугу в воздухе, отскочив от лба громадного евреища. Не разбилась, но громила попятился на несколько шагов на улицу.
– Отличная попытка, солнышко, – сказал я. – Не могу ничего сказать о толщине его шляпы или плотности его тыквы, но у нормального парняги мозги бы точно разлетелись.
Она улыбнулась и сделала книксен, хотя от последних нескольких
– Забирай своего брата и вали домой, – сказал я Яфету. – Расскажешь Тубалу, что тут случилось. И передай, что между ним и увечьями больше нет никаких слоев. Если через два часа он еще на Ла Джудекке, и он, и вся его семья к утру будут плавать мертвыми по каналу. Вы оба в том числе.
Жалко хромая, Яфет обошел дом и выволок брата за ноги из боковой двери. Хам при этом постанывал – очевидно, Харчок его все-таки не прикончил.
– Спысиб, – сказал Харчок, когда Яфет понес брата прочь.
– Харчок, на пристани лежит узел с одеждой, будь добр – притащи, пока его себе не забрал прилив.
– Это потрясно было, Карман.
– Ступай, парнишка. Нам этот узел очень нужен.
Шайлок стоял посреди комнаты, не шевелясь. Ровно где и был, когда я вплыл в дом.
– Так что, – спросил я, – Марко Поло отыскал путь домой?
– Да, – ответил старик. – Дукаты он мне вернул с процентом.
– Вот и славно. А шкатулки мне оставил?
– Да, – ответила Джессика. – Как ты просил.
– Тубал был мне другом много лет. И теперь прислал этих мальчиков меня убить? Он бы не стал так поступать из злобы. Должно быть, ему заплатили.
– Без булды, Шайлок, – сказал я. – Чистый расчет.
– А ты проворней, чем я думал, – промолвил Шайлок, печально сам себе кивая.
– Его колдун подлечил «кошачьим сиропом», точно, потому и быстрота у него волшебная, – рек Кукан.
– Правда? – спросила Джессика, распахнув глаза.
– Не-а, я вам головы морочу. Я ж просто деревянный лоботряс, – сказала кукла, пристукнув еврейку по попе и звякнув при этом бубенцами.
Явление двадцать третье
Процесс
ХОР:
Когда война порождает торговлю, а торговля есть закон, прибыль правит благоразумьем, а правосудие хромает. И вот узрите – Венецианский суд, внушительное строение на Большом канале, и среди юристов, сенаторов, граждан и взыскующих правосудия стоят чужеземные купцы и сановники – они здесь наблюдают нормы права в действии, сам хребет республики, гарантии для их честной торговли с городом-государством вод. И тут же, среди разряженных дураков и переодетых в мужское дев Шайлок жаждет своей сладкой мести – клинком, выкованным из иронии.
– Это кто такие будут? – спросил Харчок. Мы стояли с Джессикой в пиратском костюме у задней стены залы суда.
– Один помпезный псих, который никак не может не ломиться сквозь четвертую стену, наподобие огромного тупоумного тарана, – ответил я. – Не обращай внимания.
Судебный пристав всех призвал к порядку. Над ним, на помосте, восседал Малый совет, в центре – сам дож в роскошной мантии золото-с-серебром и в шляпе, больше всего похожей на белый перевернутый гульфик с золотой каймой.
– Здесь ли купец Антонио Доннола? – спросил дож.
– Я, ваша светлость, здесь [260] , – произнес Антонио, выходя из-под большой арки у нас за спинами. С одного боку его сопровождал Бассанио, с другого – Яго. Яго? А он почему это на свободе, расхаживает тут, как бродячая чума в сапогах? Да еще и вооруженный, мать его ети?
– Мне очень жаль тебя, – сказал дож. – Имеешь дело ты с каменным врагом, бесчеловечным, на жалость не способным; нету в нем ни капли милосердия [261] .
260
Там же, акт IV, сц. 1, пер. И. Мандельштама.
261
Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.
М-да, Шайлока он тут изобразил несколько предвзято – будь я каким-нибудь иностранным купцом, желающим вкусить хваленой венецианской юриспруденции, я б точно задумался: «Желтый колпак в суд надевать мне явно не стоит, а то эти ебучки как пить дать швырнут на растерзанье псам». Кукан дернулся у меня под камзолом, прося дозволенья выступить перед судом с этим заявлением.
– Я слышал, – отвечал Антонио, – что вы весьма старались, ваша светлость, его смягчить. Но так как он уперся и оградить от подлости его меня законные не могут средства, то я смиренье противопоставлю его свирепости и претерплю спокойно ярость моего тирана [262] .
262
Там же, пер. И. Мандельштама.
– Кто-нибудь подите и еврея призовите [263] , – скомандовал дож.
– Шайлок! – крикнул судебный пристав, и старый еврей проковылял вперед в своем обычном темном кафтане и желтой скуфье. Сегодня единственное отличье в облике его состояло в том, что на поясе он рядом с кошелем нес длинный разделочный нож в кожаных ножнах.
– Очистить место. Пусть он стоит пред нами [264] , – распорядился дож.
Шайлок миновал одну из множества бронзовых жаровен, зажженных по всей зале для тепла в этот морозный день, и остановился перед помостом.
263
Там же, пер. О. Сороки.
264
Там же, пер. П. Вейнберга.
– Все думают, – и я со всеми, Шайлок, – заговорил дож, – что видимость злодейства сохранишь ты лишь до развязки дела, а потом проявишь милость, поразив сильнее, чем мнимою жестокостью своей; и хоть сейчас ты требуешь в уплату фунт мяса у несчастного купца – не только не возьмешь ты неустойки, но, движим человечною любовью, ему простишь ты половину долга, взглянувши с состраданьем на потери, что на него обрушились: их хватит, чтоб царственный купец был разорен и возбудил участье в медных душах, и в каменных сердцах, и в непреклонных татарах или турках, не привыкших к делам любви и жалости. Итак, мы все ждем доброго ответа, жид [265] .
265
Там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.