Венецианский аспид
Шрифт:
– А бот у жида нет? – подхватил Кукан. – Их тоже надо посчитать, а то жид без бот сир. И залатать, чтоб жид без дыр жил. И смазать не забудь, не то жир без баб стух, а жид без дур бог.
– Я вовсе не это хотел сказать! – закричал Шайлок.
– Я думал, мы просто всем жидовским комплектом интересуемся. Продолжай, – рек Кукан.
– Нас уколешь, кровь разве не пойдет? – продолжил Шайлок. – Ай!
– Это считается за да, – сказал я.
– Ты зачем в меня ткнул? – Шайлок вытянул руку, куда я легонько кольнул его кинжалом.
– Едва ли стоит таскать с собой целых три кинжала, если они не пригодятся в час вопросов, нет? Но – к делу, ваша светлость: вы свою веру применяете, чтоб исключить вот этого еврея, ровно так же, как эти два мерзавца с Брабанцио хотели ею же разжечь войну. Крестовый поход. Они отравили мою королеву, – а о плане своем мне рассказали только потому, что полагали, я не выживу и никому больше не расскажу.
– У него нет доказательств, – сказал Яго. – У тебя улик нету.
– Улика, – ответил я, – уже то, что Антонио сидит здесь привязанный к креслу. Три тысячи дукатов он занял у Шайлока, чтобы профинансировать женитьбу своего любимчика Бассанио на Порции. Чтобы через него воздействовать на совет.
Советники тревожно зашептались.
– Купец, что вы имеете сказать? [333] – спросил дож.
Пока я толкал речугу, Антонио полностью вернулся к нам, хотя сейчас был бледен и, казалось, снова готов грохнуться в обморок.
– Правда то, что я занял деньги, чтобы отдать их Бассанио, но лишь из-за того, что Порцию он любит, а я хотел, чтоб он был счастлив.
– Стало быть, из доброты своей подвергли вы себя опасности ради друга, – произнес дож, тонко улыбнувшись. – «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» [334] , – процитировал он мне. – Освободите Антонио от уз его.
333
Реплика Порции, там же, пер. Т. Щепкиной-Куперник.
334
Иоанн, 15:13.
Приставы опрометью развязали купца и запахнули на нем рубашку.
– Понимаю, – сказал я, кивая. Антонио растирал запястья, восстанавливая кровообращение. – У вас и впрямь обаятельные друзья, Антонио. Я рекомендовал их одной своей знакомой темной госпоже, и мне известно, что их добрым нравом насладилась она сполна. О, и вашего друга тоже, Яго, – сдается мне, вы сами видели, как она кокетничала с Родриго на Корсике.
Что бы Антонио ни намеревался сказать, он придавил слова в зобу, чтоб не выпорхнули. А на Яго посмотрел при этом так, словно солдату полагалось перед ним объясниться.
– Дурак спятил от горя, – сказал Яго. – Кому ведомо, в какие пьяные глубины опустился он после того, как мы видели его в последний раз? Прошу вас, покончимте ж с этими его бреднями, распустимте суд и отправимте доброго Антонио восвояси.
– Знамо дело, – сказал я. – Да взыграет справедливость – и пойдем заниматься своими делами дальше. Пусть Яго предает своего командира, пусть Антонио изменяет отечеству и церкви – мы это все простим, как у вас принято, и пускай они ввергают вас в кровавую войну, которую народ Венеции ни хочет, ни может себе позволить.
– Какую войну? – спросил дож. – Даже если б какой-то заговор и был, как ты его нам описал, один член совета не способен был бы ввергнуть нас в войну – да и генерал бы не смог.
– Но они-то этого не знают, ваша светлость. Эти два полудурка во всех своих кознях и каверзах не знали той единственной части плана, что была известна их покойному компаньону. – Я вытащил из рукава камзола свиток и протянул судебному приставу. – Я обнаружил это в кабинете Брабанцио в Бельмонте.
– Что это?
– Очень подробная квитанция заказа на шляпу, ваша светлость.
Пристав взглянул на пергамент и кивнул, передал писцу, который тоже кивнул.
– Скажите мне, ваша светлость, кто-нибудь еще носит на голове огромный гульфик, отороченный золотом, как у вас?
– Corno ducale [335] может носить только дож, и каждую такую шапку хоронят вместе с дожем, когда он умирает.
– Тогда зачем Брабанцио ее заказывал?
Дож посмотрел на членов совета.
335
«Герцогский рог» (ит.) – головной убор и символ власти венецианских дожей.
– Вы об этом знали?
Все оказались невинными младенцами – вывалились из камышей, удивленно хлопая глазами.
– Ваш писец может подтвердить – это рука Брабанцио, уверяю вас. В кабинете его вы также отыщете коносамент на груз с недавно потерянных Антонио судов. Дуб из Франции и Англии, рабы с севера Черного моря, сталь и заготовки клинков из Толедо. Все предназначено Александрии и Дамаску. Прямо в руки мусульман.
– Не существует таких коносаментов, – сказал Антонио. – Брабанцио не имел никакого отношения к моим грузам.
Их, естественно, и не было, но случись такая нужда, я б мог быстро их подделать – квитанция на шляпу у меня же была. На корону, то есть, – ее должен был делать один еврейский ювелир, который с большим удовольствием поведал нам с Джессикой, каковы ее спецификации.
– Всю Венецию как-то раз чуть не отлучили от церкви за то, что продавала оружие мамелюкам в одном из крестовых походов, разве нет?
Встал один сенатор.
– Антонио, куда направлялись ваши торговые суда и каков был их груз?
– Не забудьте спросить Яго про убийство мавра – это охрененно здоровая часть их плана.
На галерее все очень стихло – про дело Шайлока все уже забыли.
– Это все Брабанцио, ваша светлость, – ответил Антонио. – Мы действовали по его наставленью, полагали, что такова ваша и совета воля.
Яго поморщился – чуть-чуть, когда Антонио сказал «мы».
– Стало быть, вы и впрямь пытались втянуть христианский мир в войну с мусульманами? – спросил дож; теперь его больше волновало, что частью этого плана могло оказаться покушение на него.