Венера с пистолетом
Шрифт:
Я подхватил свои чемоданы и вышел на улицу. Некоторое время спустя следом вышел Анри.
– Вы вели себя очень грубо, – заметил он.
– А как бы вы себя чувствовали в такую рань?
– Ведь это ваша собственная идея.
– Знаю, знаю. Так где машина?
Она стояла прямо под фонарем немного дальше по улице; желтовато-коричневый «фольксваген» с длинной ржавой царапиной на правом крыле. Я бросил чемоданы на заднее сидение.
– Все в порядке. Поехали в Гаагу.
Анри вставил ключ в замок зажигания, потом снял очки и потер глаза.
– Я должен выпить кофе.
– Выпьем дороге. А теперь поехали.
Улицы были совершенно пусты, фонари висели как забытые перезревшие фрукты. Только несколько велосипедистов спешили по такому холоду, да промелькнули несколько грузовиков с овощами. Через десять минут мы выехали из города и поехали в аэропорт, мимо искусственного гребного канала.
Никто из нас не произнес ни слова, пока я не попытался зажечь сигару. Анри безразлично проронил: – Мне будет плохо, – и я положил сигару обратно.
Аэропорт Скипхол был ярко освещен, но ничего не двигалось. Анри заметил, что бар в аэропорту может быть открыт. Я возразил:
– Позже.
Фольксваген задребезжал, поворачивая на скоростную автостраду в сторону Гааги. Анри знал дорогу, все было в порядке.
По хорошей дороге до Гааги было не больше пятидесяти миль. Мы сможем уложиться в час, если не наткнемся на автомобильную пробку.
Однако в половине восьмого на полпути до цели я решил, что у нас есть время выпить кофе в баре для водителей грузовиков. Это заняло около двадцати минут, причем не больше десяти секунд ушло на разговоры. Но после этого мы стали немного лучше относиться друг к другу. Во всяком случае, Анри не возражал, когда я вновь раскуривал сигару.
Перед тем, как ехать дальше, я открыл свой чемодан и занялся переделкой «браунинга»: вставил короткий ствол и пластиковую рукоятку. Анри мрачно наблюдал за мной при слабом желтоватом свете приборного щитка.
– Не думаю, что это вам понадобится.
– Картины я перевожу только с пистолетом. Такой уж у меня порядок. Вам следует это знать.
Он что-то буркнул и отжал сцепление.
Несколько минут спустя Анри сказал:
– Я не смогу найти настоящей драгоценности, картины, о которой стоило бы говорить. Среди работ импрессионистов и современных мастеров таких картин нет.
– Я тоже не рассчитывал, что девушка сможет найти новую Мону Лизу.
– Но ей кажется, что такие картины существуют. В случае импрессионистов ценность представляет только полное собрание работ. Если бы мне дали все деньги, я смог бы собрать для них лучшую коллекцию импрессионистов, какой нет ни в Европе, ни в Америке.
– Если бы все деньги дали мне, то я собрал бы лучшую в мире коллекцию старинного оружия. Они не смогут сделать этого ни в одной области искусства.
– Их не интересуют старые пистолеты.
Я вздохнул.
– Именно так мне и сказали. Во всяком случае вы им достанете Матисса, или Мане или как их там?…
– Сезанна, – зло выплюнул он.
– Да. И Ван Гога. Об этом стоит говорить.
Он снова проворчал что-то и нахмурился, настроение у него не улучшалось. Ну и черт с ним. Я не нанимался держать его за ручку.
Мы продолжали мчаться молча, если не считать шума нашего «фольксвагена».
Еще не рассвело – солнце всходило только около девяти часов – когда мы въехали на улочки Гааги. Однако Анри не повернул в город; он поехал через Ворбург в сторону Дельфта.
Я хотел было задать вопрос, потом решил, что он в любом случае должен знать дорогу. Мы повернули налево к Дельфту, а затем почти сразу направо на небольшую дорогу. Проехали пару миль, потом свернули на перекрестке в сторону ряда больших загородных вилл.
Много увидеть я не смог, но почувствовал: это был один из тех больших красного кирпича домов, построенных лет сто назад. Построенные в голландской версии викторианского стиля, дома были украшены бессмысленно высокими крышами и сложными витиеватыми украшениями на фронтонах. В некоторых горел свет, но у большинства окна еще закрывали тяжелые ставни. Вы же понимаете, частная жизнь.
Анри заглушил мотор и во внезапно наступившей тишине шепнул:
– И тем не менее это ужасно глупо. Мы приехали слишком рано. Возможно, он еще даже не проснулся.
– Кто-то уже проснулся. Во всяком случае, ваш банковский чек вытащит его из постели.
– Он может очень рассердиться! – Неожиданно Анри понял, что великое открытие ускользает из его рук, потому что я заставлю его добраться до продавца, прежде чем тот успеет съесть свои кукурузные хлопья или что там едят голландцы на завтрак.
– Сто тысяч фунтов никогда никого не рассердят, причем в любое время суток, – сказал я примирительно. – Пошли. Бросайте руль и займемся делом.
Он задумчиво последовал за мной, предоставив мне возможность нажать на звонок.
Дверь открыла женщина средних лет – видимо, экономка, – в длинном темном платье. Она подозрительно осмотрела меня, потом увидела и узнала Анри.
Он поспешно сказал:
– Madame, je suis desole que… [14]
Затем последовала длинная тирада о том, как ему жаль, что мы приехали так рано, но обстоятельства заставили и…
14
Мадам, я сожалею, что… – фр. – прим. пер.
Я перебил:
– Позвольте нам войти, – и шагнул внутрь.
Она не возражала.
В высоком теплом холле с паркетным полом и узкой полоской ковра посередине стояло всего несколько предметов тяжелой старой темной мебели, одна или две вазы, пара картин.
– Почему вы и их не купили? – спросил я.
Анри взглянул и поморщился.
– Не мой период, но в любом случае…
Это была пара темных скучных пейзажей, и даже я мог видеть, что ничего в них нет. Может быть, армия могла бы их использовать для тренировок по выбору целей: «Справа от сектора обстрела дерево с густой верхушкой; слева…» Но, видно, они были слишком скучны даже для этого.