Венера
Шрифт:
Я сглотнул ком в горле и попытался отогнать от себя всякие мысли о Гринбауме с его теорией. Этот венерианский
кочегар мне положительно надоел. Я так и видел перед собой его вожделеющее старческое лицо. С каким сладострастием он мне рассказывал о взломе коры Венеры, как будто раздевал ее собственными руками. Вот он бы точно порадовался встретить здесь салют, знаменующий конец планеты. Для него это был бы самый желанный конец. Но не для меня. Хорошо, если это второй вулканический взрыв за полбиллиона лет.
А он тем временем будет получать от нас только данные, этот регистратор вулканов.
Если мы раньше не поджаримся на одном
ВЗРЫВ
Я слишком долго вглядывался в это грозное розовое сияние, размышляя о вулканах, и Гринбауме, и всей этой гигантской огненной мышеловке, которая могла захлопнуться в любой момент.
«Два вулкана подряд,- осенило меня,- как раз и означают, что Гринбайм заблуждался. Венера освобождается от внутреннего жара».
– Ты брызгаешь на обломки!
– закричал Фукс мне прямо в ухо.
– Что?
– Истекатель!
– заорал он, выходя из себя.- Ты заливаешь место катастрофы.
Расплавленный металл из «Гекаты», наконец дошло до меня. У корабля было устроено специальное отверстие на манер дюзы, сопла, сзади, на корме. Расплавленный металл вытекал, унося вместе с собой балласт и перегрев оболочки. Я парил сейчас над обломками, точно венерианская птица, усеивая планету своим гуано. Я в самом деле уже несколько раз попал в обломки. Серебристый металл тут же стекал с разбитой оболочки «Фосфороса» на раскаленный грунт. Несколько слитков залетели сквозь щели в разбитый громадный бункер газовой емкости и перекатывались там, точно капли ртути. Да, металл на этой планете мог иметь только жидкую форму, и меня спасало только то, что «Геката» сделана из устойчивых сплавов и металлокерамики.
– Выставь как следует нос!
– наседал Фукс.- А то зальешь там все!
Фукс волновался, и его можно понять. Он чувствовал, что ничем не может помочь мне с мостика, кроме как добрым советом, приправленным матерщиной. Созерцая мои беспомощные попытки и представляя при этом, как сам лихо бы все устроил.
Представляю, как у него скакнуло давление во время моей навигации. А также потом, когда я носился кругами над местом катастрофы, унавоживая его расплавленным металлом.
Может, оттуда и странные линии на обломках, подумал я, но, бросив взор вниз, моментально понял, что это не так. Линии больше напоминали какой-то узор - словно нанесены легкой рукой художника, стремительно и изящно. Тонкие и, главным образом, прямые, они тянулись и вдоль, и поперек. Обливаясь потом, я сажал корабль. Пот градом катился со лба, и я уже пожалел, что у меня не густые черные брови, как у Фукса, или хотя бы такие тонкие и прямые, как у Маргарет, чтобы отводить со лба ручейки пота, струившиеся в глаза. Вентилятор работал на полную мощность, но это слабо помогало. Задерживаться здесь нельзя, за час организм будет окончательно обезвожен.
Итак, я опускал «Гекату» все ниже и ниже. И тут увидел такое, отчего у меня выкатились и полезли на лоб глаза.
Одна из линий, о которых я говорил и о которых спорили мы с Фуксом, стала двигаться. Несколько линий стремглав переместились, извиваясь, по раскаленным камням, сближаясь и соединяясь в точке, где остались разлитые лужи металла.
– У тебя осталось всего пятьдесят пять Минут,- раздалось предупреждение Фукса.- Потом ты должен покинуть это место.- Голос его звучал уже добрей, даже, я бы сказал, отечески.
– Ты видел!
– запальчиво крикнул я, не обращая внимания, что перехожу на «ты».- Они двигаются!
– Кто они?
– Да! Разве ты их не видишь?
– Нет.
– Они ползут к свинцовым лужам, как ужи к блюдцу с молоком. Это что-то живое!
Фукс замолчал на некоторое время, затем отозвался:
– Я не вижу. Ничего там не двигается.
– Но я-то вижу! И смотри, как быстро! Как молнии.
– Этим займешься позже,- перебил он меня.- Сейчас двигайся к спасательной капсуле. Помни о времени. Минуты бегут быстро.
Кто-то из древних сказал: Memento mori. «Помни о смерти». Сейчас оба эти понятия оказались близки мне, как никогда. Для тех, кто оставался на «Люцифере», проходили минуты, а для меня - летели дни и годы. И каждое из мгновений могло оказаться роковым.
По плану предполагалось раскупорить спасательную капсулу при помощи манипуляторов и затем завести туда тем же манипулятором камеру, пристегнутую к борту на длинном шнуре, чтобы осмотреть внутренности капсулы. Но если Алекс оказался в ней в момент падения корабля, не лучше ли было поднять ее и забрать целиком, вместе с содержимым? Так можно было уберечь его тело от губительного воздействия венерианской атмосферы, пусть не от температуры, но от давления, бактерий и кислоты.
– «Геката» сможет поднять капсулу?
– спросил я в микрофон.
Несколько секунд никакого ответа. Затем Фукс спросил:
– Как ты думаешь, сколько она весит?
– Понятия не имею,- признался я.- Тонну, наверное. Что-то в этом роде.
– Очень точно. Попал пальцем в небо,- ядовито сказал он.
– А сколько может поднять «Геката»?
Новая пауза. Я представил себе, как Фукс роется по файлам. В рубке становилось жарко, несмотря на все инженерные изыски Фукса, помогавшие выводить тепло. Вот это была, доложу вам, баня! Пот уже хлюпал в скафандре. Мне казалось, что его становится все.больше, а меня - все меньше, так что дойдет до того, что скоро я буду плавать в этом скафандре, как рыбка в аквариуме, мечась от одной педали к другой и захлебываясь в собственном поту. Мультипликационное какое-то мышление. Видимо, вызвано жарой. Мозги тоже понемногу таяли и превращались в маленькие сухие комочки. Что могут сообразить такие комочки? Только как выжить в таких условиях, больше их ничего не интересует.
– «Геката» может поднять четыре тонны,- ответил наконец Фукс.
Более чем достаточно.
– Значит, мы на верном пути,-объявил я.
– Давай,- согласился Фукс- Твори, выдумывай, пробуй. Думаю, в грузовом отсеке для нее хватит места.
– Значит, полный порядок. Сначала проверю гондолу, а потом уже зацеплю капсулу.
В наушниках раздался голос Маргариты..
– Даже если твой брат в капсуле, Ван, -говорила она,- практически никаких шансов, что там осталось что-нибудь органическое.
Я был уже так близко от поверхности, что, казалось, мог дотронуться до нее. Жара крепчала.
– Ты имеешь в виду - одна пыль?
– спросил я.
– Да. Боюсь, именно так,- объяснила она.- Это в лучшем случае, если он успел добраться до капсулы. Капитаны часто сообщают о себе лучшее, в утешение, чтобы за них не переживали. Вспомни мою мать.
– Да,- пробормотал я.- Она была настоящим капитаном. И все-таки я надеюсь на лучшее!
– прокричал я, как заваленный пластом породы шахтер.- С вами все в порядке, капитан?