Венгерские рассказы
Шрифт:
— Осмотрим? — нерешительно предлагает Мишо, сам пугаясь своего шопота, гулко трепещущего под сводами.
Он открывает дверцу одной бочки, другой, освещает внутри коптилкой, а от третьей отскакивает с испуганным, во сто крат усиленным криком:
— Здесь!
В бочке, действительно, человек. Мы тащим его за ноги.
Подкованные сапоги, светлозеленые штаны, такая же шинель. И, наконец, всклокоченная голова. Фриц! Он мертвецки пьян. Мишо и Тот трясут его, как сноп.
Он с трудом приподнимает веки, что-то бормоча. Лицо его расплывается в радостной улыбке, но вдруг глаза открываются шире, и на лице уже не просто пьяное и заспанное выражение, а изумление, ужас.
—
Через минуту он совершенно приходит в себя и обретает дар связной речи.
Оказывается, он сначала подумал, что это за ним явились его камрады. Ведь Гудериан шел сюда, чтобы освободить войска из «котла» в Буде. Неужели он еще не дошел? Ведь всем солдатам объявили приказ Гитлера: «Операциями буду руководить я сам!» Неужели опять ничего из этого не получилось? Когда отступали из Будафока, Курт Мильх не успел уйти. Он взял в ранец хлеба, консервов, кусок сала и залез в этот погреб, думая в нем дождаться своих. Жилось ему тут неплохо. К закуске была отличная выпивка, и вел он себя тихо, больше спал, а сегодня что-то чересчур хватил токайского и забыл об этой проклятой акустике… Но все к лучшему. Плен так плен. Зер гут… Битте… Гитлеру капут все равно. Он, Курт Мильх, был в этом уверен еще до начала войны!..
Иожеф выталкивает немца на свежий воздух и с удовольствием докуривает свою сигарету.
ПОД ЧУЖОЙ ФАМИЛИЕЙ
Он высокий, тучный. У него маленькая круглая голова на широких плечах и густые черные волосы. Чисто выбритые мясистые щеки отливают синевой. Живые карие глаза озаряют лицо неослабной улыбкой с оттенком лукавства.
— Я словак, Евгений Неруда. А здесь живу под чужой фамилией. Вы заметили на дверях надпись: «Кароль Иштван»?
Он громко хохочет и достает из кармана кучу документов.
— Вот смотрите, метрическое свидетельство на имя Кароль Иштвана. Вот право на работу — тоже Кароль Иштван. Все документы на имя Кароль Иштвана. Что? Почему? Ха-ха! А разве иначе тут можно было жить? Ни в коем случае! Я сам из Ружемберока. Это в Словакии, знаете? Когда туда пришли немцы, то Словакия сделалась, так сказать, «самостоятельной». Ну вот, всех нас, в этом отношении не особенно надежных, — а я был чехословацкий резервный офицер, — и сослали в концлагеря. Я попал в самый большой лагерь — в Илаву. Просидел там три месяца. Выпустили под условием, что уеду, к чортовой матери, за границу. Я и уехал в Венгрию. А жена и сын остались дома.
Добрался до Будапешта, но, оказывается, здесь то же самое: раз ты словак, значит, недочеловек. Пожалуйте сначала в тюрьму, а потом в интернациональный концлагерь в Зугло. Это предместье Будапешта. Кого там только не было! Поляки, чехи, сербы, евреи, французы. Так сказать, все «неполноценные» люди. К чему им свобода? Зачем им жить? Но у меня на этот счет есть свое мнение. Одним словом, мне удалось из этого лагеря удрать.
Пошел я в одно союзное посольство и стал просить: «Отошлите меня в Сирию. Хочу там поступить в иностранный легион и бить немцев». Меня долго водили за нос, наконец сказали: «Поезжайте в Вировитицу, там на такой-то улице есть переулок, в переулке ресторан, обратитесь к такому-то официанту, и он вас перебросит через границу».
Неруда снова хохочет и подмигнув, склоняется к моему уху:
— Но союзники — как союзники, знаете? Приехал я в эту Вировитицу. Дождь, ветер. Октябрь! Настроение паршивое. Иду, как указано: такая-то улица, переулок, а никакого ресторана, чорт возьми, поблизости нету. Что делать? Город незнакомый. У меня ни денег, ни порядочных документов! Иду по улице, читаю вывески, ищу по фамилиям соотечественника. Нашел одного чеха,
Перед рассветом перевезли меня на лодке через Драву. Ну, решил я, конец всем мытарствам. Да не тут-то было! Напоролся на патруль. Как ни доказывал братушкам, что я словак, еду в Сирию, в легион, — не поверили. Намяли бока, посадили в лодку и отослали назад, к чортовой матери.
На следующую ночь я опять выехал, будто на рыбалку. Но представьте себе, какое невезенье! Тот же патруль избивает меня на этот раз до потери сознания — так, что я до сих пор глух на одно ухо!
Ничего не оставалось делать, как только вернуться в Будапешт. А там меня, конечно, словно меченого, сразу арестовали и бац — в тюрьму, в Хоране. Пришлось полтора года отсиживаться, пока не умудрился бежать. К тому времени в Пешт приехала моя жена. Она привезла кое-какие драгоценности. Мы их продали. Я купил зубоврачебные инструменты и начал работать. Тайно, разумеется. Потом за большие деньги достал вот эти бумаги. Ха-ха! Мадьяру Кароль Иштвану жить стало куда легче. Но все-таки от полицейских не отвертелся. Иногда они приглашали меня к себе, связывали руки под коленами и колотили палкой по голове и по пяткам. Что вы говорите? За что? Ха! Я и сам не знаю. Может быть, по подозрению, что я не совсем доподлинный Кароль Иштван. Ну, да что об этом вспоминать! Не стоит!
Неруда отмахивается рукой и широко улыбается.
— Все это прошло. Но тогда, в полицейской тюрьме, нелегко было. Я даже задумал однажды немножко отравиться, чтобы попасть в больницу, а оттуда дать маху. Удирать-то из-под стражи я наловчился! Ха-ха! Рассчитал, что если отравлюсь в шесть утра, то в восемь буду у врачей и они мне сделают промывание желудка. Принял десять таблеток севенала и сразу свалился. Но в больницу, чорт возьми, доставили меня не к восьми, а к одиннадцати часам. Яд успел попасть в кровь. Другой бы и от половинной дозы умер, но у меня натура здоровая, как у быка. Провалялся около месяца и поправился. Медицинская сестра, с которой сговорилась моя жена, принесла мне штатский костюм. В уборной я быстренько переоделся, а жена ждала в коридоре. Взял я ее под руку, и таким образом мы вышли на Эржебет-кэрут [15] .
15
Кэрут — бульвар.
После этого я решил поселиться в Будафоке. Тут проще, знаете! До сих пор еще никто не догадался, что я не какой-нибудь мадьяр, а словак Неруда, что я не их поля ягода! Но теперь баста! Теперь мне это совсем не нужно. Ха-ха! Зачем?
Вот смотрите! Я рву это право на работу. Я рву это метрическое свидетельство. Я сниму надпись «Кароль Иштван» со своей двери. Приходите завтра лечить зубы, и вы увидите, и пусть все увидят, что я опять Евгений Неруда, словак!
ВИОЛЕТТА
Пули вдруг защелкали по мостовой.
Ротный повар Василий Рыбкин прилег за разлапистым платаном. Потрогал термос — еще теплый. Надо спешить. Опасно, но все-таки надо. Не нести же назад суп! Ребята ведь целый день ничего не ели, сидя в бункере на углу улицы.
Добежать бы вон до тех каменных львов у подъезда дома, а там и рукой подать.
Как ему обрадуются! Кроме обеда, он захватил с собой еще обоймы для автоматов, три лимонки, а для друга Кирилла Модина взял противотанковую гранату. Она тяжелая, оттягивает карман и мешает на бегу, но Кириллу она пригодится: он мастер подбивать немецкие танки. А их здесь столько шныряет!