Венгерские рассказы
Шрифт:
Кутрон сплевывает через плечо.
— Народ — дрянь! Удрал я опять в Марсель. Задумал поехать в Бельгийское Конго, а туда не пускали. Но разве это остановило меня?!
Он смеется, машет рукой.
— Ночью я влез на пароход. Добрался благополучно до Элизабетвиля, но там полиция не разрешила высадиться. Пришлось объясняться с капитаном. Ругал он меня, ругал, потом спросил, что я умею делать. Я сапожник. А на пароходе зачем сапожник? Сказал, что я истопник. Паровое отопление, понимаете?
Кутрон пускается в длинное объяснение того, как он открывал и закрывал какие-то краны, из которых со свистом вылетал пар.
— Я чуть не взорвал все сооружение. К счастью, в Батавии мне удалось сойти
Говоря это, Дьюла берет себя правой рукой за левое плечо и резко поворачивается с выражением полного недоумения.
— Смотрю, за мной стоит какой-то старичок в тропическом костюме. «Вы что, — говорит, — с ума сошли? Европеец чтобы ездил в третьем классе!» — «А что? — спрашиваю. — Я всю жизнь ездил в третьем классе, и ничего со мной от этого не случилось». — «Да, но вы европеец. Повидимому, вы недавно в колониях. Или, может быть, у вас…» — «Вот именно, — говорю, — денег у меня нет». — «Ну, подождите… Знаете ли, неудобно умалять достоинство белой расы. Я вам куплю билет». Таким образом я попал в Сурабайю пассажиром первого класса… Скажите, нет ли у вас папирос? А то у меня не табак, а хлам какой-то… Спасибо.
Он жадно закуривает.
— И эти не особенно хорошие. Простите, я вас не обидел? Вот посмотрите, как я выглядел когда-то.
Он вытаскивает из чемодана большой альбом с фотографиями. На первой странице увеличенный портрет самого Кутрона. Он в белом на все пуговицы застегнутом кителе и в английском пробковом шлеме с двумя козырьками.
Альбом полон снимков. В разных странах и в разных позах, в компании с туземцами всех цветов и в гордом одиночестве — всюду заснят Кутрон Дьюла. Всюду он в белом костюме и пробковом шлеме.
— А вот это Сингапур. Сюда я забавно попал. Приехал на рыбачьей парусной лодке. В город не пускают. Я им показываю свой паспорт. Ни-ни! И слышать ничего не хотят. Вы думаете, я растерялся? Ничуть. Отправился на пристань. Как раз причалил большой трансатлантик. Туристы посыпались со сходен, как горох по жолобу. Спешат осматривать город. Я и затесался между ними. Иду, гляжу по сторонам…
Кутрон засовывает руки в карманы, вертит туловищем вправо и влево, смотрит на потолок.
— Подходим к воротам таможни. Чиновник кладет печать на паспорта — входную однодневную визу. Солнце, жарко ему, а нас много. Разве он смотрит?! Подсунул и я ему свою книжечку. Все в порядке! Так я проскочил в ворота Востока. Оттуда уже не трудно пробраться и в Сиам. Вот, смотрите снимки. Я ничего не соврал. Я с вами откровенен, как моряк с моряком. Это я на рикше.
Важный господин восседает на двухколесной тележке. В нее впряжен оборванный, худой китаец. Улица. Поток автомобилей; полицейский на круглом возвышении, рекламы…
— Здесь я встретился с югославом, Душан Петровичем. Он соблазнил меня отправиться с ним в джунгли ловить черных обезьян. Американская фирма платила за каждую такую обезьяну сто долларов. Три недели мы сидели в джунглях. Москиты выпили из нас всю кровь, а поймали мы всего лишь одну черную обезьяну. Сто долларов на двоих за три недели! Чорт! Это почти что ничего. Простите, я вас не обидел? Я выругался… Что было делать? Мой компаньон укатил обратно, а я остался. Ломал, ломал себе голову и, наконец, придумал.
Подскочив в азарте, Кутрон хлопает ладонью по моему колену, но тут же, спохватившись, встает «смирно» и вытягивает руки по швам, сильно оттопыривая локти.
— Простите, что я до вас дотронулся. Прощаете? Вы очень добры! — Он садится. — Вот что я придумал! Говорю же вам, что я способен на все такое! Китайцы красят себе волосы черной краской. Я послал
Втянув голову в плечи, Кутрон хохочет, хлопает себя по ляжкам.
— Вот умора-то! Представляете: дикие джунгли, дикие звери! А что было на самом деле? Вроде как с черными обезьянами. В Индо-Китае жители на слонах работают. Слоны перетаскивают лес и разные грузы. Они совсем мирные, послушные животные. Так вот: мой американец нанял этих животных, отвел их за город, где лес погуще, и давай снимать. Крутит себе ручку, запечатлевает жизнь диких слонов в диких джунглях. С этой экспедицией я прошел весь Индо-Китай, Бирму и добрался до Непала. А там встретился с одним русским. Как его фамилия — не помню, но звали его Мишей. Он граф какой-то ваш. Простите, у вас, кажется, теперь нет графов… Так вот этот граф Миша сказал мне: «Бросай к чорту американца, махнем-ка мы к тибетцам, в ихнюю столицу Лхассу, там из европейцев до сих пор еще никто не был. Если нам удастся заснять Далай-ламу, мы станем богатыми и знаменитыми». Я согласился. Двинулись в путь. Знаете ли вы, что такое Гималаи? Хо-о-о!
Он поднимает руки, потрясая ими над головой.
— Гималаи — это так…
Держит ладонь вертикально, а другой, встав на носки, перемахивает через нее.
— Там я видел светящиеся леса. Ночь! А лес, как раньше иллюминированный парк на Маргит-сигет — весь так и сияет. Это оттого, что там много, много светлячков. Честное слово, я не вру.
Положив левую руку на сердце, он поднимает правую, как для клятвы.
— Я с вами — как моряк с моряком. Удалось ли нам заснять Далай-ламу? Хо! Куда там! И через границу не прошли! В каком-то монастыре нас чуть-чуть не убили, ночью едва удрали. Через весь Китай двинулись в Шанхай. Шанхай — большой город, там жить можно. Но в Чунцыне я чуть было не женился. Мы там задержались в доме одной вдовы, у которой четыре дочери, и богаты чертовски! Рисовые и чайные плантации, фруктовые сады, два отеля, кинематограф, курильня опиума…
Кутрон умолкает и задумывается, глядя из-под косматых бровей куда-то в даль грустным взглядом.
— Брат вдовы все испортил. Видите ли, там все думали, что я — французский губернатор, а он узнал, что я — никто. Да, в сущности, там так же, как и здесь. Нет протекции — на тебя никто и не посмотрит. Вообще эти женщины… Простите, что я плюнул. Я не уважаю белых женщин. Они думают только о себе, только о своих желаниях. Я больше никогда не женюсь, особенно на местных… В Шанхае я прожил несколько лет у архитектора Худэка. Слышали про него? Как, нет? Невероятно! Худэк — архитектор, который строит небоскребы. А я у него был надсмотрщиком. Но жили мы с ним, как моряк с моряком. Скопил я у него кое-какие деньги и начал опять торговать. Покупал и продавал все, что угодно. Ездил по Китаю, на тихоокеанские острова. Был и в Маниле и на Борнео. У острова Моро охотился за перламутром. Знаете, это то, из чего делают пуговицы, — Кутрон крутит пуговицу на моем кителе и вдруг отнимает руку, точно обжигается. — Виноват! Но после того, как я увидел первую большую рыбу — вот так проплыла мимо меня… — Ладонь его быстро проносится около моего лица. — После этого я уже больше не рисковал нырять. Решил: лучше жениться.