Венгерский набоб
Шрифт:
– Вот и славно бы, дядюшка Болтаи, чем скорей, тем и лучше; да только сейчас к тете Терезе ступайте, а я ужин побегу приготовлю.
И, присев шаловливо и чмокнув мастеру руку, с беззаботной песенкой – тра-ля-ля! – упорхнула на кухню. Ребенок, совершенный ребенок!
Мастер поспешил к Терезе. Фанни, пока не пришло время накрывать, в комнату не входила, да и после забегала лишь на минутку взглянуть, все ли на столе, так что Болтаи спокойно мог познакомить Терезу с новым оборотом событий.
Сватовство Яноша Карпати и ее обескуражило. Слишком уж блестящее будущее, слишком явная удача, чтобы ради нее тихим будничным счастьем не пожертвовать. Роскошь, высокое положение – да это и бесчестье заставило бы позабыть, а тут вдобавок все по закону, с соблюдением всех приличий.
Шандору и она не прочила особого успеха. Не раз пытала Тереза девичье сердце, как бы случайно поминая при ней юношу, но девушка оставалась безучастной. Хвалила его, отзывалась с уважением, да это ведь не любовь.
За отменно вкусным ужином Болтаи все подзадоривал свою подопечную, донимая ее шутливыми намеками, которые та храбро отражала. Наконец, служанки убрали со стола, и они остались втроем.
Прежде веселый, мастер сразу посерьезнел. Торжественно взял ее за обе руки и привлек к себе.
– Жених есть, – напрямик объявил он, не желая возбуждать какие-либо догадки недомолвками.
Девушка вздохнула и промолчала.
– Славный, честный, прямодушный юноша, работящий, обеспеченный ремесленник и видный, красивый собой, а главное – давно уже тебя любит крепко, преданно, по-настоящему.
– Знаю, Шандор, – перебила девушка.
Болтаи умолк. Ничего удивительного, что она знает Уже про эту тайну.
Оба ждали, что она еще скажет.
– Бедный Шандор! – вздохнула Фанни.
– Почему ты его жалеешь?
– Потому что любит. Полюбил бы другую, лучше, которая была бы ему верной женой и счастье принесла.
– А ты разве не хочешь за него? – спросил опечаленный старик.
– Ради вас – пойду.
– Ради меня? Не ради меня, а ради себя: это ж такой славный парень, просто поискать, и не мужлан какой-нибудь вроде других мастеровых; он за границей бывал, хоть кому обхожденьем не уступит… А любит-то как тебя!
– Да, знаю его. И всегда ценила, очень хороший человек. Но полюбить не могу. Выйду за него, верна буду по гроб, но счастливы мы не будем, ни он, ни я.
Болтаи вздохнул.
– Тогда не выходи, – немного погодя промолвил он еле слышно.
Непрошеные слезы навернулись на глаза у стариков. Они любили этих детей, как собственных, и так хотелось бы видеть обоих счастливыми! Но не судила судьба.
Фанни пожалела своих горюющих опекунов и, опустившись перед Болтаи на колени, положила головку на его большие, грубые руки.
– Неблагодарная, да? Не могу полюбить того же, кого и вы? Но я бы еще неблагодарней была, солгав, что люблю, и сделав его несчастным.
Оба молчали.
Когда юная девушка в столь точных силлогизмах умеет изъяснить свои сердечные дела, это значит, ей довелось уже над ними поразмыслить и врасплох ее не застанешь.
Болтаи ладонью провел по вспотевшему лбу.
– Встань, дочка, – сказал он с напускным спокойствием. – Сердцу не прикажешь, даже если захочешь. Да ведь и он не примет твоей руки не по любви. Поговорим о другом женихе. Еще один есть.
– Не надо, папенька, не надо! – бросаясь Болтаи на шею, перебила девушка. – Если и могу я полюбить, уж, конечно, его, кого и вы любите и которого есть за что любить. Нет, нет, никого не могу… Ну позвольте мне никогда вас не покидать. Навсегда хочу с вами остаться, чтобы за доброту отблагодарить, за жизнь мою, все мои помыслы вам хочу посвятить, заботе о вас с тетенькой; не желаю разлучаться с вами, не гоните меня, не отталкивайте! Нет такого жениха и не будет, на которого я вас променяю.
– Погоди, доченька, погоди. Моя опекунская обязанность известить тебя, что тебе повезло. Знаешь, как люди говорят о девушке, к которой богач сватается: «повезло». Один вельможа просит твоей руки, богатый, именитый, титулованный; поместий его за неделю не объедешь, а доход с них – полтора миллиона.
Фанни опустила глаза и помотала головой.
– Везенье – еще не счастье, – ответила она трезво, рассудительно.
– Жених твой, правда, немолод, но роскошь, высокое положение сулит вместо любви.
– Кто это?
– Имя не очень для нас приятное, как раз господин с таким именем больше всего огорчений нам причинил – искуситель тот. Дядя это его, Карпати Янош.
– Ах, этот толстяк, пузатый, как паук? – расхохоталась девушка.
– Да он похудел с некоторых пор.
– Который вздорным таким чудаком слывет?
– Успел уже образумиться.
– И пьет без просыпу, и с девушками крепостными развлекается?
– Образ жизни он переменил.
– Ах, приемный папенька! Вы пошутили, да? А если нет, значит, он шутку хочет со мной сыграть! На потеху всем в жены меня взять. Но так низко я еще не пала!
И, выпрямившись, она горделиво прошлась по комнате. Старики с блистающими глазами любовались ее королевской осанкой.
В конце концов мастер сам рассмеялся от полноты чувств.
Фанни прыгнула шаловливо на колени доброму старику.
– Как же так, папенька, когда я давеча сказала, что за вас пойду, вы ответили, что в дедушки мне годитесь, а теперь вот барина Янчи сватаете за меня?
Мастер смеялся до слез. Ошибся все-таки, значит, старый сердцеед, нет закона, общего для всех. И детская душа достаточно сильна, чтобы пренебречь богатством, хотя только руку протяни – и блеск, могущество уже на пальце твоем, точно обручальное кольцо.
– Да, кольцо вот оставил этот почтенный господин, обратно ему в случае отказа отослать.