Венок Брюсову. Валерий Брюсов в поэзии его современников
Шрифт:
17 декабря 1923
Александр Корчагин
Валерию Брюсову
Я маленький и ничего не знаю, —
Существованье трудно оправдать.
Смогу ль, как ты, нести и славить знамя
Борьбой освобожденного труда?
Я лишь одной мужицкою тоскою
И то едва ль успел переболеть,
Меж тем как ты, чтоб мысли бег ускорить,
Взрывал могилы потускневших лет.
Тебе века избороздили сердце.
Их смысл туманный силясь разгадать,
Ты впитывал глазами иноверца
В страницах заключенные года.
Ты в древности, как золотоискатель
В заманчивых далеких рудниках.
Тебя, как сына лучшего, ласкала
Истории тяжелая рука.
Тебе седого времени изломы,
Как этот день. В утраченном былом
Ты проходил раздумчиво, как дома,
Меж величавых мраморных колонн.
Я маленький, и было бы мне трудно
Простой урок раздельно повторить.
И помню только: проходили гунны…
Афины помню и Великий Рим…
Я не горел огнем тысячелетий.
Мне
Иных веков – я лишь теперь заметил
Следы тобой изведанных страстей.
В пути – чадрой закутанные лица,
Сказаний волн не слышу со скалы.
Хочу, как ты, к прошедшему склониться,
Чтобы смелей в грядущее отплыть.
Сентябрь 1924
Батуми
Борис Зубакин
«Вдали от злобственных укусов…»
Вдали от злобственных укусов
Как Фауст – средь книг и песен Муз,
Валерий Яковлевич Брюсов
Живет у Башни, где в союз
Вводил масонский – хмурый Брюс
Терявших закоснелость руссов.
А я, питомец русских «Брюсов»,
На сухаревский ли лоток
Сменял «гран-мэтров» молоток,
Науки мелкой черепками
Заняв себя и молотками
Музейных сумрачных витрин,
Где бог палеолита – сплин?
О нет! И Брюсов календарь,
И строчки Брюсова в мой ларь.
Их не продам за полки прозы
Сухой учебы! И занозы
От стрел оленьевой поры
Горят во мне, как зуд игры.
На Малой Знаменке дом семь
От двери с цифрой «двадцать восемь»
Сквозь снежный двор, где я живу,
Мой путь, – во сне иль наяву
Мне тень перебегает лосем,
И жажду – севера иль лыж,
Где обгорелый сердца пыж
В мишень скитания забросим.
Вчера запел Ваш телефон
Унылой вестью о недуге.
Ужели на постели – фон
Фигуры, свившей путь во вьюге?
Но не подагрою отцов,
Не расслаблением вельможи
Вас приковал на строгом ложе
Болезни искус! И закон
Ассоциации неложной —
Утеха мне – со всех сторон,
Везде судьба шлет четкость знаков
Своих отметин и путей:
Сегодня Брюсов, как Иаков,
Стал хром в борьбе с Еговой дней,
Включившим спор в пределы тела.
Но завтра – воля одолела! —
И снова – грозный, как Тиртей,
Как Байрон с острою отвагой, —
Он, опьянен кровавой влагой,
Вина, боренья и тревог —
Переступивши за порог,
Об ассирийском льве напомнит.
О, Рок-сульптор. В каменоломне
Твоих затей есть барельеф,
Где с перебитой лапой лев
Еще грозней, еще огромней!..
Пока напрасен наш сговор
В музее встретиться и спор
Вести над мамонтовой костью,
Иль милой свастики узор
Найти под вековой коростью.
Но нас олений ждет убор
Эпохи бронзы и железа,
И все сокровищницам Креза
В нем иронический укор.
И как перебегая двор,
(Когда иду) ночные тени,
В мой сон вбежавшие олени
Из дымных дней, где у костра
Игла художника остра
И где водители-поэты
Свои заклятья – в амулеты
Им напевали до утра.
Скорей, немедля поправляйтесь,
Сие избавит Вас потом
От скверным писанных стихом
Моих посланий. Улыбайтесь
Еще тому, что только сто —
Не триста строк включил листок.
<Начало октября 1924>
Василий Дембовецкий
Валерий Брюсов
Торжествен, строг и строен, как фронтон,
И прост математически, и сложен,
В другой стране, в кругу других времен
Валерий Брюсов был бы невозможен.
Но над его судьбой сомкнулся круг:
Два роковых, нерасторжимых брата —
Век девятнадцатый и век двадцатый —
Сказали все стальным пожатьем рук.
И здесь у нас, средь призрачного бденья,
Он встал как явь, преображая жизнь,
И воплотил в себе преодоленье
Всех тяг земных и всю порывность ввысь.
От солнца древнего затепленные страсти
Порой в его груди будили крик,
Зовя к немыслимому счастью,
И женский потаенный лик
От Евы сладостной до смуглой Клеопатры
И от нее до женственной мечты
О dolorosa matre, [3]
Томил его виденьем красоты.
В дни мужества он понял неотторжность
Всего, что с ним слилось,
И сердца пленного великость и ничтожность,
Пронзившую его земную ось.
И он отдал себя заботе
И весь ушел в надрывный труд,
В благословляющий приют
К безостановочной работе.
Упорный каменщик стиха,
Без устали гранил он слово,
И молоток его суровый
Ни на минуту не стихал.
Его усилья, твердые, как дамба,
Как неотступный меч,
Нам высекали каменные ямбы
И мраморную речь.
Он славе Пушкина неколебимый цоколь
Воздвиг в сердцах,
И им для нас постигнут до конца
Испепеленный Гоголь!
Стремя, как рать, свой непокорный стих,
Изнемогая жертвенно в напеве,
Стозвучным символом измерив миг,
Из мудростей земных и терпких повседневий
Он предпочел лишь мудрость пчел —
Сальери сам, он выпил яд Сальери
И в одиночество ушел
Путем иным, чем Данте Алигьери.
В Москве, в полуночном Кремле,
Он пребывал, как внемлющий оракул.
И вместе с Лениным к земле
И припадал, и слушал он, и плакал.
И в эти дни, когда изнемогли
Его глаза, ему опять сияли,
Сквозь вещий дым пылающей земли, —
И мирный дол, и кругозор, и дали.
Благословив
Валерий Брюсов, первый из поэтов,
Под красным знаменем свой стих сложил
За власть Советов!
1924
Феодосия
Александр Ильинский-Блюменау
«В тысячеголосном уличном шуме…»
В тысячеголосном уличном шуме
Сегодня прокричала вечерняя газета:
«Умер Брюсов!.. Брюсов умер!» —
И нет с нами нашего поэта.
И весь мир вдруг нам сделался тесен,
И, кажется, весь мир соединился в нем,
В угасающем отзвуке недопетых песен,
Каждый отзвук которых нам знаком…
Еще вчера, в бреду он сжал усталую руку,
Как будто в чернила опустил перо,
И в улыбке скрылась последняя мука,
И в глазах залучилось мыслей серебро…
А сегодня в многоголосном уличном шуме
Глухо-скорбно прокричала вечерняя газета:
«Умер Брюсов!.. Брюсов умер!» —
И нет больше с нами нашего поэта.
9 октября 1924
Сергей Есенин
Памяти Брюсова
Мы умираем,
Сходим в тишь и грусть,
Но знаю я —
Нас не забудет Русь.
Любили девушек,
Любили женщин мы —
И ели хлеб
Из нищенской сумы.
Но не любили мы
Продажных торгашей.
Планета, милая, —
Катись, гуляй и пей.
Мы рифмы старые
Раз сорок повторим.
Пускать сумеем
Гоголя и дым.
Но все же были мы
Всегда одни.
Мой милый друг,
Не сетуй, не кляни!
Вот умер Брюсов,
Но помрем и мы, —
Не выпросить нам дней
Из нищенской сумы.
Но крепко вцапались
Мы в нищую суму.
Валерий Яклевич!
Мир праху твоему!
<11 октября 1924>
Η. Ольхин
Каменщику
В.Я. Брюсову
Каменщик, ширится,
высится,
строится
Красное зданье твое!
Где же ты, каменщик?
– Я успокоился.
Дело теперь не мое…
Каменщик, мастер, а как же с поденными?
Видишь, унынье в строю.
– Ломки и стройки рождают Буденного
В каждом бою!
Каменщик, братец, а в звезды за балками
Кто же нас будет вести?
– Эх, говорю, продолжай да подталкивай!
Песня, прости!..
<11 октября 1924>
Георгий Шенгели
У гроба Брюсова
Тяжелый, серебряный, креповый свет
От крепом затянутых накрепко ламп;
В дубовом гробу костенеет поэт, —
И костью над гробом ломается ямб.
Как странно звучит панихида стихом,
Как странно и стих в панихиде звучит:
Кость мыши летучей, разрыв и разлом,
Крошится о крестик, нашитый на щит.
О, магия слова! Игрушка ночей.
Вот скулы камфарные вдвинуты в гроб.
А ну-ка, поробуй, под крепом лучей,
С крахмальной подушки поднять этот лоб!
И вьются летучею мышью слова
Под крепом затянутых накрепко ламп;
Крошится мышиною косточкой ямб;
В гробу – парафиновая голова.
11 октября 1924
Иван Логинов
Памяти В.Я. Брюсова
Живого слова зодчий
И автор многих книг,
Верхарна переводчик,
Бодлэра и других.
Пришел от символизма
Он, творчеством горя,
Под знамя Коммунизма,
К поэтам Октября.
Россию трудовую
Поэт не покидал,
И строить жизнь иную
Рабочим помогал.
Живого слова зодчий
И автор многих книг.
Забудет ли рабочий
Поэта дней таких.
<12 октября 1924>
Игорь Северянин
На смерть Валерия Брюсова
Как жалки ваши шиканье и свист
Над мертвецом, бессмертием согретым:
Ведь этот «богохульный коммунист»
Был в творчестве божественным поэтом!
Поэт играет мыслью, как дитя, —
Ну, как в солдатики играют дети…
Он зачастую шутит, не шутя,
И это так легко понять в поэте…
Он умер оттого, что он, поэт,
Увидел музу в проститутском гриме.
Он умер оттого, что жизни нет,
А лишь марионетковое джимми…
Нас, избранных, все меньше с каждым днем:
Умолкнул Блок, не слышно Гумилева.
Когда ты с ним останешься вдвоем,
Прости его, самоубийца Львова…
Душа скорбит. Поникла голова.
Смотрю в окно: лес желт, поля нагие.
Как выглядит без Брюсова Москва?
Не так же ли, как без Москвы – Россия?
16 октября 1924
Järve
Игорь Славнин
Валерию Брюсову
Бессмертьем отмечает память
Тех, кто не может умереть: —
Твоих стихов поющий камень
И сердца пламенную медь.
Чуть жесткий взгляд. Тугие брови.
Единою мечтой пленен,
Ты кинул тлен средневековья,
Заслышав бурный плеск знамен.
Горел. Погас. Чего же проще?
Нам всем одним путьем идти.
Сегодня зеленеют рощи,
Чтоб завтра ржавью отцвести.
А стих живет, а слово светит,
А песней празднуют весну —
За снежные хребты столетий
Тебе дано перешагнуть.
Звени, векам поющий камень
И сердца пламенная медь, —
Бессмертьем отмечает память
Тех, кто не может умереть.