Венок усадьбам
Шрифт:
Воздушный театр, еще сохранивший свои очертания, партер французского сада со статуями, обелиском, колонной — солнечными часами, стриженые аллеи-коридоры — все это в руках опытного знатока-реставратора могло бы создать из Кускова единственный в своем роде памятник прямого провинциального искусства XVIII века, стилистически протянувшимся от северного барокко петровского времени до тонкой и успокоенной грации стиля Людовика XVI. Грустное впечатление производит в Кускове Эрмитаж, прекрасно спропорционированный двухэтажный павильон в виде четырехлистника, украшенный в нишах скульптурными бюстами, с превосходно нарисованными наличниками окон и решетками балконов. Окна забиты досками, в кухне нижнего этажа рухнул подъемный стол, в кабинетцах полуободрана дубовая отделка стен; кое-где еще видна облезлая позолота и остатки расписных плафонов с летящими по голубому небу амурами, намокшие и ежегодно обсыпающиеся куски штукатурки. Подобно беседкам, павильонам и садовым украшениям, мебель и обстановка старинного одноэтажного кусковского дома относится также к ранним эпохам. Несомненно, стулья с высокими гнутыми спинками, обитые тисненой кожей, частью находящиеся в портретной комнате, частью в столовой, составляли некогда обстановку Голландского домика, где они превосходно соответствовали кафельным стенам, — вероятно, оттуда же происходят глубокие кресла Чиппендейл* (* мебель в стиле рококо, середина XVIII века.), обитые старинными ковровыми тканями, столь редкие в России образчики английской мебели, находящиеся теперь в одной из портретных комнат. Остальная мебель в Кускове большей частью домашней работы; но среди этих в различные цвета окрашенных кресел, стульев и канапе попадаются и очень редкие образчики обшивки; таковы столь редкие в декоративных искусствах псевдоготики в XVIII веке ширмы в спальне, превосходные
Таких отдельных предметов, заслуживающих монографического изучения, немало в Кускове. Никем до сих пор не затронута была история русского тканья и художественного шитья в XVIII и первой половине XIX века. А между тем именно в усадьбах ткались крепостными девушками чудесные ковры, вышивались скатерти и даже целые картины. В Кускове сохранился такой вышитый ковер с медальонами, заключающими в себе букеты и вазы, с цветочными гирляндами и бордюрами; другой ковер типа “обюссон” во весь пол Зеленой гостиной, шитая картина работы П.И.[Ковеловской] и, наконец, шпалеры на стенах, являющиеся, вероятно, также русской работой середины XVIII века, уже дают кое-какие материалы для изучения русскою декоративного шитья и тканья в позапрошлом столетии. Особенно интересны гобелены — в красивых градациях зеленых тонов представлены на них виды регулярных парков с павильонами и беседками, с прогуливающимися среди аллей стриженых деревьев кавалерами и дамами и с размещенными среди травы и листвы животными и птицами. Эти ковры, не вполне пришедшиеся к стенам и даже частью безжалостно разрезанные в свое время, придают комнате особую нарядность. В своей брошюре о русских художественных промыслах гр. П.С. Шереметев [95] указывает на ряд усадеб, где были славившиеся в свое время мастерские ковров и вышивок — были они в Уборах Шереметевых, в Купавне Юсупова, Студенце Енгалычевых, в Сыромясе Пензенской губернии, где изготовлялись знаменитые колокольцевские шали. Такое же важное музейное значение имеют в Кускове скульптуры и среди убранства комнат четыре портретных бюста работы Шубина, представляющие фельдмаршала и его жену и графа Петра Борисовича с супругой, любопытный, еще издающий звуки заводной механический органчик, кое-какие неожиданные по формам осветительные приборы.
95
Шереметев П.С. О русских художественных промыслах. Доклад члена Кустарного совета Московского губернского земства гр. П.С. Шереметева. М., 1913. 62 с.
Наконец, и самая отделка некоторых комнат дает чудесные уцелевшие до наших дней interieur'ы* (* интерьер (внутренний — франц.), архитектурно и художественно оформленное внутреннее помещение здания.) XVIII столетия. Главный зал, с фальшивыми окнами-зеркалами соответственно окнам наружным, белый с золотом, с резными гирляндами, позолоченными фигурными рельефами и орнаментами, с живописным плафоном, простенными зеркалами, торшерами у дверей, люстрами и бра, обсыпанными грушевидными подвесками, — является несомненным отражением галереи, или Большого зала Царского Села, в свою очередь восходящим к версальской Salle de glaces**(** Зеркальный зал, или Светлая галерея (франц.).). Отделка здесь, уже в соответствии с характером наружной архитектуры дома, выдержана в изящном вкусе стиля Людовика XVI. Очень близкой по своей декорации является и столовая зала. С несколько более скромными золочеными гирляндами по белому полю, плафоном работы Лагрене и низким буфетом в расписанной трельяжем нише. Более архаичны по стилю три спальни — парадная с резьбой, заказанной в Петербурге, и две другие, голубая и зеленая, — в каждой из них по старинной традиции устроены против окон ниши альковов и две двери, приводящие в уборную и гардеробную. В орнаментации гирляндами, вазами, решеточками чувствуется здесь еще стиль, переходный от рококо к Louis XVI. Самый же тип алькова с кроватью между двух дверей, конечно, идет от петербургских дворцов и восходит, подобно Зеркальному залу, к Версальскому дворцу, где сложились законченные формы придворно-аристократического быта XVIII века.
В низких антресолях верхнего этажа, обклеенных старинными “бумажками”, были детская и девичьи, но судить об их обстановке почти невозможно по разрозненным остаткам меблировки, хотя именно эти комнатки с бытовой стороны являлись бы едва ли не самыми любопытными. Таков кусковский дворец внутри, — и здесь небольшие восстановительные работы, некоторая фильтрация предметов могли бы создать цельный и интересный провинциальный памятник русского искусства XVIII века накануне расцвета классицизма. Настолько стильны залы и комнаты дома даже сейчас, что по-особому звучали здесь Моцарт, Гайдн и Хандошкин [96] на концерте, устроенном в Зеркальном зале летним вечером 1923 года.
96
Хандошкин Иван Евстафьевич (1747—1804), русский скрипач, композитор, дирижёр, педагог, собиратель народных песен. С 1762 года играл в придворном оркестре, был капельмейстером в Киеве. Его сочинения для скрипки (соло, дуэты, сонаты) близки к классическому типу произведений Гайдна и Моцарта. Доглинковский период (примеч. ред.).
Кусковскому саду посвящена небольшая работа, но лишь предварительная. Еще сохранившееся обилие воды — искусственный громадный водоем перед домом — piece d’eau *(* пруд (франц.).) — с островком, поросшим деревьями, некогда подстригавшимися в виде крепостцы, прудок перед Голландским домиком, соединенный каналом с озером, фигурный бассейн перед гротом — все это, исполняя в архитектурных садах ту же роль, что зеркало в interieur’e, продиктовано было голландским характером усадьбы. Водоем в центре цветника уже давно был превращен в tapis vert, и по главной оси расположились солнечные часы, колонна со статуей Минервы, фигура итальянской работы "Le fleuve de Scanmandre"** (** "Река Скамандр" (франц ). На этой реке стояла легендарная Троя. Здесь: фонтан в виде мужской фигуры речного божества. По преданию, бог одноименной реки на троянской равнине (др. назв. — Ксанф) мстил Ахиллу за убитых троянцев (примеч. ред.).) в центре главной клумбы и обелиск из разноцветных гранитов, пожалованный Екатериной графу Шереметеву в память посещения Кускова. На фоне узорчатых газонов и пестрых цветных рабаток на немного вычурных пьедесталах высятся статуи и фигуры античных, сказочных и просто даже совершенно невозможных божеств, абсолютно ремесленные по работе. И если Казанова, посетивший Летний сад, ужасался качеству статуй, в нем поставленных, то, попав в Кусково, он едва ли нашел бы эпитеты, чтобы передать всю неуклюжесть и топорность этих фигур. Но, при всем комизме их, статуи Кускова именно такого качества здесь уместны, ибо они украшают ведь ансамбль дважды или трижды отраженного искусства рококо. Оранжерейный дом занимает небольшой четырехугольник сада. Вне его, за исключением канала, направленного в Вешняки, и готического псового двора, ничего более не осталось. Дачный поселок, бетонные заборы, чахлые деревья занимают то место, где были знаменитый кусковский театр, городок для прислуги и дворни, сад-гай, разбитый в английском вкусе, с его павильонами, хижинами отшельника и прочими не слишком мудрыми и не слишком художественно тонкими затеями. Все это ушло, конечно, безвозвратно. Но сохранить центральное ядро усадьбы наперекор наступающему городу — задача почетная и благородная. Это внести в будничную современность улыбку XVIII столетия. Но, впрочем, она ведь никому не нужна теперь...
Останкино в таком же положении, как и Кусково, — город почти поглотил уже парадную и
97
Вейнер П.П. Жизнь и искусство в Останкине // Старые годы. 1910. № 5-6. С. 38-72
Конечно, слияние это не совсем полное — и то обстоятельство, например, что предметы декоративного убранства останкинского дома в громадном большинстве случаев исполнены в дереве, подражающем то бронзе, то мрамору, — накладывает на дворец и тем самым на предметы, его наполняющие, отпечаток известного своеобразия.
Оставляя пока в стороне бытовое значение дворца как театра, следует прежде всего подчеркнуть, что останкинские вещи, останкинские отделки стен следует рассматривать как ценнейший и своеобразнейший стилистический комплекс. Почему-то историю русской деревянной декоративной резьбы кончают на XVII веке — фетишизм петровской эпохи, вероятно, играет здесь решающую роль. Однако особо чувствительного разрыва между резьбой церковных иконостасов в храмах “нарышкинского” барокко, с одной стороны, или киевских храмов “мазепинского” барокко, — с другой, и церковной резьбой елисаветинского времени не наблюдается. Стилистическая эволюция идет здесь непрерывно своим порядком, и разница между памятниками одного и другого стиля не большая, чем между перетекающими один в другой стилями Louis XIV и Louis XV. Европейские влияния ясно чувствуются в резьбе храмов XVII века, и не только таких, как церкви в Дубровицах, Филях, Старо-Никольском, Военно-морском соборе в Киеве [98] , — но пути их проникновения пока остаются невыясненными. Небезосновательно указывается на значение белорусских мастеров для московской резьбы XVII века — но и это обстоятельство никем не было углублено достаточно веско и научно. Странным было бы думать, что Россия, где дерево естественно является наиболее удобным и изобильным материалом для строительства и всевозможных поделок, отступила бы от него в XVIII и XIX веках. Это не могло случиться — и мы видим, наоборот, что даже такое, казалось бы, по существу “каменное” искусство, как классицизм, охотно обращается к дереву как строительному материалу. Сам Останкинский дворец, возведенный в дереве, блестящий пример тому. Еще здесь, так же как и во многих других местах — Кузьминках, Ахтырке, дерево маскируется при помощи штукатурки и окраски под камень; но уже в таких зданиях, как дом в Рождествене, дача “Голубятня”, дом в Пальне Стаховичей, и, наконец, по всей городовой и усадебной провинции оно откровенно о себе заявляет, вырабатывая свои собственные конструктивные и декоративные формы. Так же обстоит дело и с декоративной деревянной резьбой. Широкое распространение ее доказывается обилием материала. Громаднейшее количество иконостасов городских и сельских церквей, отделки стен и дверей в домах и дворцах, наборные паркетные полы, всевозможная мебель — все это составляет исключительно богатый, еще совсем почти нетронутый материал.
98
Очевидно, имеется в виду Николаевский (Военный) собор (1690—1696, не сохранился) работы московского мастера Осипа Старцева в Киево-Печерской лавре (примеч. ред ).
К этому искусству причастны были многие мастера-художники, мастера-скульпторы и архитекторы. Пино, Шлютер, К.Оснер, Растрелли, Шварц, Ч.Камерон, — вот те имена иностранных художников, которые или чертежами своими, или непосредственным участием содействовали развитию резного художества в России. Позднее сюда должны быть причислены Казаков, Жилярди, Томон, Захаров, Григорьев, Бове, чьих папках чертежей попадаются нередко чертежи внутренних отделок и мебели. Конечно, подобные же рисунки исполнялись выучениками столичных мастеров — шереметевскими крепостными архитекторами, занимавшимися отделкой дворца в Останкине, П.Аргуновым и Назаровым.
Дворец в усадьбе Н.П. Шереметева Останкино Московского уезда. Вид со стороны парка. Фото начала XX в.
Наиболее интересные образчики деревянной резьбы сосредоточены в Останкине в Итальянском павильоне. Здесь, в небольшой комнатке, врезающейся в залу, находятся действительные шедевры резного художества. Шесть панно, оригинально и изобретательно сочетающие перевитые лентами музыкальные инструменты, военную арматуру, атрибуты торговли и мореплавания, могут быть рассматриваемы как настоящие скульптурные натюрморты. Продуманность композиции, сочетаясь с тонкостью и тщательностью выполнения, — например, скрипка со смычком, — заставляют признать здесь руку выдающегося мастера, каким и был, вероятно, приглашенный для отделки дворца немецкий художник-резчик Споль. Этой позолоченной резьбе несколько уступают по тонкости панно в зале, где вертикальными полосами протянулись снова музыкальные инструменты, снопы, орудия сельского хозяйства, перевитые все теми же лентами в духе пасторального искусства конца XVIII века; золоченые сфинксы и грифоны по сторонам вазы в симметричной, геральдической композиции украшают наддверия в ряде комнат останкинского дворца — они же повторяются в подножиях высоких деревянных канделябров, в наружной и внутренней лепнине дома, в росписях плафонов и обоев, свидетельствуя о том стилистическом единстве, которое повсеместно почти здесь выдержано. Створки дверей, разработанные фигурными филенками, обведенными горошинками, окрашенные в палевый, светло-зеленый, синий приглушенный цвет с белым и золотом, повторяя господствующую окраску комнаты, вносят в отделку впечатление пышности и нарядности. В России немного было усадебных дворцов, где с таким вкусом и пониманием были бы отделаны внутренние помещения. Только интерьеры голицынского Марьино, знаменитых Ляличей Завадовского, Хотени Строгановых, белого дома в Никольском-Урюпине могут быть поставлены на один уровень с Останкином. Орнаментальные мотивы отделки стен и дверей повторились в рамах простеночных зеркал, в типичных столиках-консолях с ножками в виде заостренных конусов, направленных к кубикам основания, консолях, раскрашенных в нежные цвета, отделанных розетками, поясами горошинок и выемками-ложбинками. Дерево в руках шереметевских резчиков превращалось в бронзу, в папье-маше, в мрамор. Позолоченные гирлянды цветов, выточенных из дерева, украшают пьедесталы серых “египетских” статуй, образующих наличники дверей в центральном зале, а также обвивают ветви канделябров; из дерева сделаны синие вазы, расцветающие золочеными ветвями подсвечников в концертном зале; в дереве выполнены каннелированные колонны Итальянского павильона и, наконец, многочисленные столы и треножники-курильницы, позолоченные под бронзу согласно воспроизводимым французским оригиналам. Внизу, в центре скрещивающихся диагоналей, скрепляющих ножки, помещены вазы с цветами, целые букеты, с изумительным мастерством исполненные деревянной резьбой. Некоторые предметы можно считать прямыми копиями французских оригиналов — таковы кресла в стиле Louis XVI из картинной галереи и в особенности стулья концертного зала со спинками в виде лир, буквально повторяющие модели Трианона.
Даже осветительные приборы, которыми столь богат дворец в Останкине, нередко выполнены в дереве — такова люстра, спускающаяся в центре зрительного зала театра, канделябры в Египетском зале и концертном павильоне, подвесные на цепях люлькообразные золоченые светильники. В этой области декоративных искусств дерево впервые выступает в конце XVIII века. Совершенно так же как в архитектуре замена камня деревом позволила перекидывать смелые по своему размаху арки, часто применявшиеся Казаковым (дом Разумовского на Гороховской, дом Липгарт в Москве на Мясницкой), так в области осветительных приборов дерево и левкас, покрытые позолотой, позволяли строить многоярусные люстры, слишком тяжелые и дорогие, если бы пришлось делать их в бронзе. Такова, например, громадная люстра, украшающая зал дворца в Архангельском Юсуповых. Позднее, в эпоху ампира, преобладающее большинство люстр, обручей, прикрепленных цепями к короне аканфовых листьев, а также бра, обычно представлявшие перевитые лентами факелы, исполнялись в дереве и левкасе, что, вероятно, было и дешевле, и удобнее, главным образом допуская большой охват этого производства мастерами-кустарями. И постепенно — так же как и в архитектуре, где дерево так часто подражало камню, — осветительные приборы отказались от маскирующей их позолоты под бронзу и стали более откровенно сочетать раскрашенное в зеленый, голубой, красно-кирпичный цвет дерево с позолотой.