Венок усадьбам

Греч Алексей Николаевич

Небольшие комнаты абрамцевского дома — своеобразный музей русского искусства. Здесь собраны резные узорчатые подзоры изб, наличники окон, задки телег, резные и разрисованные донца, братины, чаши и ендовы, резные в дереве и вылепленные из глины игрушки, вышивки и полотенца, набойки и кованое железо — все области русского декоративного художества, собиравшиеся во время поездок и экспедиций, предпринимавшихся нередко обитателями усадьбы. Наряду с этим собранием в других комнатах, частью сохранивших еще старинную мебель Жакоб* (* Жакоб — знаменитая династия мебельных мастеров Франции XIX века, работавшая в стиле ампир (примеч. ред.).), кое-какие портреты и миниатюры, висели по стенам работы живших в Абрамцеве художников — картины и эскизы Поленова, Репина, Васнецова, Врубеля, Серова, Остроухова, Коровина, стояли майолики Врубеля и А. Мамонтова. В Абрамцеве находился и шедевр Серова — "Девушка с персиками" (портрет А.Мамонтовой) [108] , один из самых чудесных женских образов, созданных в России импрессионистическим искусством, полный света и воздуха. В многочисленных папках хранились рисунки названных художников, подчас крайне интересные для оценки творчества того или иного мастера, часто интимные изображения Абрамцева и его окрестностей, интимные портреты представителей семьи Мамонтовых, гостивших в усадьбе людей, иногда зарисовки целых сцен, эскизы к театральным постановкам любительской абрамцевской сцены. Абрамцево до некоторой степени русский

Барбизон — и многие живописно-поэтические образы Поленова и Серова, прославленные по картинам, находящимся в столичных музеях, зародились именно здесь, среди окружающего немного сумрачного и унылого русского ландшафта, где среди елей и берез заснувшим, неподвижным прудом кажется Воря, покрытая листками кувшинки. Как центр художественного собирательства, как место паломничества и деятельности выдающихся мастеров-живописцев, Абрамцево занимает заслуженно видное место в развитии русского искусства. Но тщетными оказались попытки, производившиеся здесь ЕД. Поленовой, возродить старорусское прикладное искусство, приспособив его к нуждам современности, так же, впрочем, как подобные же начинания М.В. Якунчиковой и княгини Тенишевой. Все эти резные и точеные, висячие и стоячие шкапчики, резные и расписные столы и стулья, разрисованные балалайки, шкатулки, вышивки, безделушки, производя фурор на заграничных выставках и в обеих столицах, быстро выродились в пошлую безвкусицу, насаждавшуюся многие годы Кустарным музеем московского земства и Строгановским училищем. Выродившись и окончательно исчерпав себя, "абрамцевский" стиль разнесся, однако, по всей России в рыночном и дилетантском выжигании по дереву и металлопластике. Популяризаторская деятельность в области пропаганды русского народного искусства, быть может наиболее любимое дело абрамцевских хозяев, оказалась ложной и ошибочной. Ценность Абрамцева не в этом псевдорусском формотворчестве, а в собирательной деятельности и в значении усадьбы как объединения московской струи русского искусства на гранях XIX и XX веков.

108

На картине "Девочка с персиками" В.А. Серова изображена дочь С.И. Мамонтова — Вера Мамонтова.

Гпавный дом в усадьбе Аксаковых (позднее С.В. Мамонтова) Абрамцево Дмитровского уезда. Современное фото

Мураново

В стороне от Вори, неподалеку от Абрамцева, в местности неприглядной и хмурой, поросшей невысоким хвойным лесом, находится Мураново, литературная усадьба, связанная с выдающимися именами русской поэзии. Баратынский, Аксаков, Гоголь, Тютчев — эти имена живут еще в Муранове [109] .

109

Мураново Дмитровского уезда в XVIII веке принадлежало кн. Оболенским. В 1816 году было куплено Энгельгардтами, после женитьбы Евгения Абрамовича Баратынского (1800—1844) на Анастасии Львовне Энгельгардт (1804—1860) перешло к Баратынским, а после смерти поэта — к семье С.Л. Путята (урожд. Энгельгардт) и ее мужу Н.В. Путяте. Их дочь Ольга Николаевна была замужем за Иваном Федоровичем Тютчевым, сыном поэта. Сюда были впоследствии перевезены вещи Ф.И. Тютчева из Овстюга и Петербурга, а в 1920 году в Муранове открылся музей.

Лицо мурановского дома сложилось недавно, в годы революции. Именно тогда попала в усадьбу старинная мебель превосходной сохранности, составлявшая коллекцию последнего владельца, Н.И. Тютчева. Самые изысканные образчики кресел, столов, секретеров преимущественно красного дерева наполнили комнаты — и зал, разделенный на две части колоннами, и прочие небольшие комнаты, ряд которых посвящен связанным с Мурановым литературным деятелям. На стенах и столах многочисленные портреты — более парадные работы Рокотова и Барду в зале, представляющие семью Путяты, и более интимные акварельные и карандашные в остальных комнатах вместе с гравюрами и литографиями. Книги на полках и в шкафах, сувениры и реликвии на столах, документы, переписка и автографы в ящиках столов, составляющие небольшой литературный архив Муранова, — таково наполнение всех этих комнат, очень уютных внутри, но как-то лишенных в своей музейной вылощенности подлинной жизни. Это впечатление остается даже в верхних комнатах дома, где стоит все та же мебель безупречного качества и висят на стенах виды старого Муранова, исполненные акварелью кем-то из умелых дилетантов.

Деревянный дом Муранова снаружи малоинтересен — он характерен для эклектических вкусов 40-х годов прошлого столетия. Небольшой, какой-то хилый, унылый парк примыкает к дому — за ним поля и частый, мрачный еловый лес с невысокими деревьями и отмершими из-за частоты роста и недостатка света нижними ветвями. На небе серые заволакивающие тучи — они еще больше содействуют меланхоличности и унылости усадьбы, собственно, неведомо почему возникшей в этой малопривлекательной местности под Сергиевым. Мураново привлекает только как музей — прогулка туда сама по себе не представляет ничего привлекательного.

Главный дом в усадьбе Энгельгардтов (позднее Н.В. Путяты) Мураново Дмитровского уезда. Современное фото

Интерьер мурановского дома. Музейная экспозиция. Современное фото

Саввинское

Прихотливо извиваясь, течет Воря, омывая парки и сады теперь уже не существующих или заброшенных усадеб. Низменная равнина за Берлюковой пустынью богата водой. Здесь устроил свою усадьбу известный русский масон XVIII века, сенатор И.В. Лопухин, сподвижник Новикова, корреспондент Сперанского и собеседник митрополита Платона. В сущности, теперь ничего не осталось от Саввинского, кроме планировки английского парка, собственно, запутаннейшего архипелага островов, кос, перешейков, изрезанных прудами и каналами, точно заменяющих здесь прихотливо извивающиеся дорожки. Только в Озерне Голицыных под Звенигородом можно найти аналогичную планировку сада, поражающую своей неожиданностью и оригинальностью. Деревянный бревенчатый барский дом, обставленный внутри мебелью домашней работы, какими-то громадными диванами, давно уже не существует. Нет больше и дачи-шале, построенной на его месте последними владельцами. Развалился павильон на острове. Разбиты, расхищены, увезены многочисленные памятники — камни с высеченными на них надписями, как то любила эпоха сентиментализма. А когда-то Саввинское славилось. Воейков в своем стихотворном предисловии к русскому переводу известной поэмы Делиля “Сады” [110] упоминает Саввинское наряду с Кусковом и перечисляет его достопримечательности. Целую статью посвятил усадьбе поэт Жуковский

в "Вестнике Европы" [111] , причем издатели сочли нужным иллюстрировать ее гравированным, правда очень посредственным, видом главного озера и Юнгова острова на нем. Путеводитель по Москве 1833 года также отводит Саввинскому несколько страниц восторженных описаний. Прошло с тех пор сто лет. Всеразрушающее время и хищные человеческие руки превратили Саввинское в руину; а природа, буйно разрастающаяся, затягивает осокой каналы, покрывает травой и кустарником дорожки, пепелище дома, руины павильона и места памятников.

110

См.: Делиль Ж. Сады, или Искусство украшать сельские виды. Предисловие и перевод А.Ф. Воейкова. СПб., 1816.

111

Жуковский В.А. Примечание к статье Ла Гарля "Фенелон, воспитатель герцога Бургонского" // Вестник Европы. 1809. № 4. С. 298-299. В.А. Жуковский дополняет статью Ла Гарля сведе ниями о единственном памятнике Фенелону, установленном И.В. Лопухиным в с.Саввинском, и приводит подробные описания памятника, сада и Юнгова острова.

Еще в 1923—1924 годы можно было, побывав в Саввинском, найти там любопытнейшие остатки масонской старины. Ствол поверженного дерева позволял пробраться с берега на Юнгов остров. Автор философско-моральных “Ночей” [112] был в большом почете у русских масонов — вот почему его именем назвал И.В. Лопухин один из островов своего Саввинского архипелага. Когда-то стояла здесь изображенная на гравюре урна, посвященная известному французскому поэту, писателю и мыслителю Фенелону [113] , а также почитавшейся масонами госпоже Гюйон, писательнице по вопросам религиозной жизни. Однако от этой меморативной урны на каменном постаменте не осталось теперь никакого следа. Еще цел был тогда через год развалившийся павильон на острове — “Храм Дружбы” — четырехугольное здание под куполом на низком барабане, прорезанном круглыми световыми люкарнами, с трехчастными окнами в стенах и четырехколонным портиком тосканских колонн, отмечавшими вход, как всегда, увенчанный треугольным фронтоном. Этот павильон, близкий к аналогичным парковым сооружениям Еготова в Царицыне, чрезвычайно живописно рисовался среди зелени густо и дико раскинувших свои ветви деревьев, отражаясь, как на картине, в зеркальной воде главного озера. Мраморная доска, вделанная в архитрав, конечно давно уже похищенная, сообщала, что этот “Храм Дружбы” был посвящен владельцем кн. Н.В. Репнину, одному из виднейших русских масонов XVIII века, владевшему под Москвой прекрасно устроенной и украшенной усадьбой Воронцово.

112

Юнг (Янг) Э. (1683—1765), английский поэт, родоначальник так наз. “кладбищенской” поэзии. Автор религиозно-дидактической поэмы "Жалоба, или Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии".

113

Фенелон Ф. (1651—1715), французский писатель, архиепископ, автор утопического романа “Приключения Телемака”. В.А. Жуковский приводит подробное описание памятника Фенелону: “На самой середине озера Юнгов остров, с пустыннической хижиной и несколькими памятниками, между которыми заметите мраморную урну, посвященную Фенелону. На одной стороне урны изображена госпожа Гюйон, друг Фенелона, а на другой Ж.-Ж. Руссо, стоящий в размышлении перед бюстом Камбрейского архиепископа. Артист выбрал ту самую минуту, в которую женевский философ воскликнул: “Для чего не могу быть слугой Фенелона, чтобы удостоиться быть его камердинером!”

“Памятник Фенелону в усадьбе кн. И.В. Лопухина Саввинское Богородского уезда”. Рисунок начала XIX в.

Природные красоты Саввинского, побудившие Жуковского написать прекрасное литературное их описание в духе сочинений Жан-Жака Руссо, не исчезли и по настоящее время; буйно разросшиеся деревья — высокие мачтовые сосны, темные ели, раскидистые березы, кое-где вкрапленные липы и густые поросли кустарника — все эти насаждения, точно нарочно подобранные по краскам и оттенкам, повторяются в зеркале вод, по которым медленно плывут отражения тающих белых облаков. Маленькие островки с высокими деревьями кажутся отягощенными растительностью, все новые и неожиданные виды открываются за излучиной пруда, за изгибом канала, за мысом островка или косой берега. Саввинское — это заглохший, запущенный русский Эрменонвиль...

Многочисленные памятники — колонны, урны, обелиски, пирамиды из тесаного камня с соответствующими вмазанными в них надписями и эмблемами, напоминающими те, что украшают масонские издания Лопухина и Новикова, были посвящены владельцем именам тех, кого почитали мистики XVIII века. В Саввинском, так же как в орловском своем имении, селе Ретяжах, поставил И.В. Лопухин многочисленные монументы, иногда кажущиеся проявлением чудачества и, кто знает, может быть, даже расстроенной психики.

Сады и острова Саввинского украшали памятники, посвященные Лейбницу, Конфуцию, Эккартсгаузену, дяде владельца масону Абр. Лопухину в виде пирамиды на пьедестале с черепом и скрещенными костями, Квирину Кульману [114] , насадителю в России ереси жидовствующих, и еще многим другим. Участь этих любопытных меморативных камней оказалась неожиданной и печальной. Часть из них употреблена была в качестве грузил на неподалеку находящихся ткацких фабриках, иные были использованы хозяйственным образом — на деревне в качестве угловых камней, держащих срубы крестьянских изб. На это дело пошел, например, памятник Эккартсгаузену — подробная надпись, ему посвященная, до сих пор может быть здесь прочитана. Другой камень, возможно, посвященный Солнцу, с латинской полустертой надписью, был положен у деревенского колодца и служит теперь для точки лопат — едва различимы на нем еще несколько награвированных некогда слов. Лишь одна памятная плита, глубоко вросшая в землю, осталась в парке Саввинского — это камень, посвященный Квирину Кульману на одном из наиболее живописных островков. “Остановись, прохожий, и вздохни о страдальце” — гласит надпись в духе чувствительных веяний, столь типичных для рубежа XVIII—XIX веков.

114

К.Кульман и К.Нордерман (его московский последователь) в 1689 году были сожжены за ересь.

Саввинское, с его монументами, с его библиотекой оккультных книг, собранных И.В. Лопухиным, известным автором масонского катехизиса и не менее известного сочинения “Духовный рыцарь”, по-видимому, тоже переводчика многих иностранных мистиков, находится в районе ряда масонских имений. В ближайшем соседстве, на слиянии Вори с Клязьмой, лежат Глинки знаменитого “чернокнижника” петровского времени гр. Я.В. Брюса, неподалеку сравнительно находятся и Гребнево поэта Хераскова, и Авдотьино Новикова, виднейшего деятеля русского просвещения и неутомимого издателя масонских книг. В Авдотьине, в церковной ограде, сохранилось надгробие другого близкого Новикову и Лопухину русского мистика — Гамалеи, чей небольшой портрет сохранился в музее Нового Иерусалима.